Владимир Кошевой: «Я играл не Сталина, а Сосо Джугашвили»

В Санкт-Петербурге, в Александринском театре, прошли премьерные показы спектакля «Рождение Сталина», поставленного Валерием Фокиным. Ажиотаж вокруг постановки начался задолго до премьеры. Первым поводом стал сам факт постановки — многих рассердило, что в центре повествования монструозная фигура «отца народов», загубившего не одну тысячу жизней. Следующим поводом к разговорам стало появление на фасаде Александринки огромной афиши с названием спектакля, которую многие восприняли как провокацию — дескать, тут бы дождаться окончательной смерти тирана, а нам подсовывают рождение. Но первый же показ утихомирил заранее недовольных — «Рождение Сталина» есть попытка проследить зарождение и становление глобального зла.

Владимир Кошевой в спектакле «Рождение Сталина» Facebook/Александринский театр и Новая сцена

12:26

Владимир Кошевой: «Я играл не Сталина, а Сосо Джугашвили»

Екатерина Барабаш

В первой сцене мы видим юного семинариста Сосо (Владимир Кошевой), которого тихая мать (Елена Немзер) уговаривает быть паинькой, хорошо учиться и не ссориться с отцом. Юноша упорно молчит и только грызет куриную ножку. Проводив мать, он объявляет другу-однокашнику Давиду (Николай Белин), что не верит в бога, из семинарии уходит, а главное в его жизни — революция.

Потом под знаменем этой самой революции Сосо примется шагать по трупам, все глубже впуская в себя абсолютное зло и все привычнее оправдывая собственные подлости и предательство великой целью. Вскоре после знаменитого теракта на Эриванской площади, в результате которого погибло около 50 человек и было захвачено 5 млн долларов, Сосо, задав себе условный вопрос «Тварь я дрожащая или право имею?», отвечает на него уверенно и однозначно. Зло родилось. В спектакле Фокина множество недочетов — это и схематичность характеров, и более чем вольное обращение с фактами, и определенная клиповость всего действия, порой напоминающего комикс, и прямолинейность, с которой режиссер старается донести до зрителя очевидную мысль: зло — это очень плохо. Но за эту прямолинейность вдруг и захотелось сказать «спасибо».

Привычные разговоры о том, что «все не так однозначно», что Сталин победил в Великой Отечественной войне, бесконечные угрюмые споры «преступник или эффективный менеджер», как раз и стали тем общественным запросом, что требует от художника однозначного ответа. Иногда на вопрос «С кем вы, мастера культуры?» надо дать недвусмысленный ответ вместо расплывчатых рассуждений о пушках и музах. Чем все закончилось (или еще не закончилось?), мы знаем и видим, а с чего все начиналось — об этом говорить не любим и знать не хотим. Поэтому постановку «Рождения Сталина» можно считать отважным поступком Фокина — те, кто ожидали увидеть гневный памфлет, ушли разочарованными.

В последней сцене с каталки в морге встает во весь рост генералиссимус в парадном облачении (Петр Семак) и входит в камеру, где лежит избитый на допросе Сосо. Он расскажет молодому человеку про Беломорканал и про атомную бомбу, удивится, как из такого хлюпика «получился целый я» и предостережет от жалости к врагам революции. А из оркестровой ямы тем временем начнет подниматься огромный памятник Сталину. Поднимется до половины — и замрет, оставив зрителя, увидевшего рождение Сталина, гадать, случится ли возрождение. Тот, кто ждал неоднозначной черно-белой фигуры, тоже уйдет ни с чем — ни единого белого пятна на главном герое нет. Только сгусток зла.

Раскольниковское «Тварь я дрожащая или право имею?» вспомнилось не зря. Во-первых, в спектакле множество отсылов к Достоевскому, в первую очередь — к «Бесам». Персонажи порой даже говорят почти дословными цитатами из «Бесов». Во-вторых, исполнитель главной роли Владимир Кошевой в свое время получил известность благодаря превосходному исполнению роли Раскольникова в сериале Дмитрия Светозарова «Преступление и наказание». Актер-интеллектуал с нервным аристократическим лицом, Кошевой без преувеличения держит спектакль, он — его ось и центр. При абсолютном минимализме актерских средств он достигает поразительного внутреннего контрапункта, одновременно дистанцируясь от своего героя и перевоплощаясь в него. Кстати, параллельно со Сталиным Кошевой играет главную роль в спектакле «Игрок» в Большом драматическом театре им. Товстоногова, поэтому тень Достоевского над сценой Александринки — едва ли не равноправный персонаж пьесы. Об отношениях со своим персонажем и о работе над ролью Сталина корреспондент RFI Екатерина Барабаш поговорила с артистом Владимиром Кошевым.

RFI: Владимир, какой была ваша первая реакция, когда вам предложили сыграть Сталина — роль, мягко говоря, довольно одиозную?

Владимир Кошевой: Моя реакция предсказуемая, актерская. Мне позвонил режиссер Фокин — я очень хотел с ним работать, и очень давно. Еще во времена «Преступления и наказания» мы с ним несколько раз встречались, имели какие-то планы, разговаривали, но конкретной работы, предложений не было. Валерий Владимирович предложил мне не роль Сталина, а роль Иосифа Джугашвили. Поэтому у меня был «манок» — может, от роли Сталина я бы еще десять раз отказался, но от роли Иосифа Джугашвили — нет. Сказал: «Буду работать».

То есть вам было интересно посмотреть «рождение» Сталина из Сосо Джугашвили?

Именно так. Потому что на тот момент, как пьеса сочинялась, а она сочинялась по ходу, было несколько вариантов. Было предложение рассмотреть несколько этапов его измененного сознания. В одной ситуации он был один, в другой — другой. Была реплика: «Сосо, какой ты разный», и именно от этой реплики мы тоже отталкивались — режиссер и я.

А у вас есть свое видение развития этого характера — и Сталина как исторического деятеля, и Сталина как персонажа, вашего героя?

Конечно, мое отношение к личности Иосифа Виссарионовича не просто отрицательное, а, может, даже уничижительное — я не понимаю, почему он до сих пор лежит на Красной площади и в день его смерти несут ему цветы, а Рахманинову, Ахматовой, которых в этот же день не стало, СМИ так (много внимания не уделяют). Другое дело, как говорил Мейерхольд — к сожалению, также жертва Иосифа Виссарионовича — что зрительный зал нужно расколоть на две части, чтобы он с одной стороны принимал, с другой стороны — был раздражен. Для любого человека, которого мы сейчас остановим и спросим, Сталин будет и полководцем, и спасителем, и тираном, но — великим. Не можем от этого никуда деться.

Интересно, как французы относятся к Наполеону — они не сносят памятники, но они его не почитают, с утра до вечера не рассказывают, какой он был, с «плюсом» или «минусом». Есть несколько прекрасных художественных фильмов про Наполеона, которые я с удовольствием пересматриваю.

Фигура Сталина действительно довольно сложная. Я перестал читать соцсети — оттуда на меня льется огромный поток грязи, и я устал доказывать, что я артист, имею право играть всех. Сегодня искусство, театр, кино, телевидение может говорить любым языком — и языком улицы, и литературным — обо всех. И чем больше мы говорим о Сталине, тем больше мы тренируем память юношей и девушек, которым 16–18 лет, — они ведь не понимают ничего, у них пустые головы. Если не рассказать, кто такой Сталин и что он сделал, они будут нести на его могилу цветы 5 марта.

Вы упомянули молодежь. Видите, кто сидит в зале? Следите? Много молодежи?

Не вижу вообще. К сожалению, или к счастью. Прошу художников по свету светить так, чтобы я не видел никого. Потому что если буду видеть, кто сидит (хоть и понимаю, кто — это мои друзья, подруги), я забываю про это, переключаюсь. Я вижу, слышу реакцию зала, аплодисменты, это меня настораживает, я не понимаю, кому аплодируют. То ли неподнявшемуся Сталину, то ли Иосифу Виссарионовичу, идущему на публику в белом кителе. Здесь есть краеугольный камень, я понимаю, что это провокация Валерия Владимировича, и правильная провокация. Потому что если зритель реагирует смехом на диалог молодого Джугашвили и Сталина в парадном мундире: «Беломорканал? Что это? Не знаю» — «Узнаешь — это такое место для исправления малодушных, как ты», то мне страшно.

Я тоже обратила внимание, что смех раздается в самых неожиданных местах. Другое дело, что смех — не всегда показатель того, что людям смешно, иногда смеются над узнаванием.

Или это защитная реакция.

Еще в начале разговора вы упомянули Достоевского. Я вспомнила вашу замечательную роль Раскольникова в сериале Светозарова. На мой взгляд, вы идеальный Раскольников, я бы этот сериал показывала и показывала. Возникали какие-то аллюзии, сопоставления фигуры Сосо Джугашвили и Раскольникова на уровне «тварь я дрожащая или право имею»?

Наверное, это была одна из причин, по которой я согласился. Так получается, я этого не хотел. Видимо, это такая актерская судьба. Может, я хотел петь, плясать, развлекать зрителя, бегать с наклеенным красным носом в перьях, но получается так (гневить судьбу не буду), что мне достаются сложные роли, и я в какой-то момент понял, что не актер выбирает роли, а роль выбирает актера. Поэтому, получается, это действительно моя тема, «тварь я дрожащая», могу ли я, обязан ли я — я это делаю.

В самой пьесе, спектакле, так понимаю, много параллелей с Достоевским. Вы же еще играете главную роль в спектакле «Игрок» в БДТ им. Товстоногова, так что с Достоевским вас многое связывает. В спектакле «Рождение Сталина» много параллелей с Достоевским, в частности, с «Бесами». Это как-то оговаривалось с режиссером, обсуждали Достоевского или просто шло в канве замысла?

Вообще для Валерия Владимировича Фокина и театра это был большой опыт, потому что спектакль рождался как лаборатория. Монологи, которые были записаны для спектакля, который вы упомянули, «Бесы» — все это родилось в процессе работы над спектаклем. Мы вдруг поняли, что необходимо что-то уточнить, дать еще какую-то необходимую ноту, краску, чтобы усилить момент рождения, когда Сосо понимает, что он уже Бог. Это вообще тема очень сложная. С одной стороны — проблема отца, проблема рока и проблема «Я и Бог». Мне кажется, у нас получилось очень высокотрагическое художественное высказывание на тему «Я и Бог».