Советский Союз под французским микроскопом: недоразумение

Свою вышедшую в 2023 году во Франции книгу «Сартр и СССР» Сесиль Вессье могла бы назвать и иначе — Симона де Бовуар и Москва. Философская чета представлена в книге в полном гендерном равноправии, а философские недоразумения между Сартром и его советскими гостеприимцами в литературном творчестве де Бовуар показаны лучше, чем в публицистике Сартра. Постоянный автор RFI Гасан Гусейнов разбирает эти «недоразумения».

Симона де Бовуар и Жан-Поль Сартр в аэропорту перед поездкой в Москву. Июнь 1965 года. AFP

Сила книги Сесиль Вессье «Сартр и СССР. Игрок и выжившие» (Cécile Vaissié. Sartre et l’URSS. Le Joueur et les survivants. Presse Universitaires de Rennes, 2023, 414 p.) не только в скрупулезном разборе документов, но и в том, что она невидимым стрекалом заставляет читать и перечитывать написанное в те годы.

Так, по следам поездок в Москву Симона де Бовуар написала целую повесть под названием «Недоразумение в Москве». Сейчас, после книги Вессье, она читается совсем не так, как вне документального контекста неимоверной скуки, которую испытывали наши философы, когда были в Советском Союзе. Положа руку на сердце, читать все это для бывших советских людей очень обидно. Нам-то казалось, что у нас именно интересно. Идут споры. Да, на кухне, а не в кафе и не во время политических манифестаций. Но у человека, приезжавшего свободным из свободного мира, эта кухонная жизнь столичной интеллигенции, вся эта беспомощность перед лицом всепобеждающей пропаганды, все эти фиги в кармане вызывали тошноту. Ну, может быть, не совсем тошноту, а меланхолическую скуку. Слово, прославившее перед самой Второй мировой войной Сартра — его романом «Тошнота» (1938), Симона де Бовуар употребляет в отношении СССР в значении именно «скука» или «тоска». В повести «Недоразумение в Москве», прозрачными прототипами которой являются оба писателя и Ленина Зонина, писатель и философ вступает в «отношения» еще и от скуки и безнадежности контакта с «советской молодежью». Он даже пытается выучить русский, чтобы говорить с ними на одном языке, но из этого ни черта не выходит.

Но вернемся к книге Сесиль Вессье. Она прекрасно показывает, что в одном отношении Сартру и де Бовуар удалось преодолеть очевидное давление советских гостеприимцев, писательского официоза, и способствовать публикации во Франции не Ванды Василевской или Бориса Полевого, а Василия Аксенова, Виктора Некрасова, Ефима Дороша и Александра Солженицына. Разумеется, и это все были не модернисты какие-нибудь, а просто советские реалисты поживее, но тут все еще было впереди, и французские гости, благодаря помощи переводчицы, ухитрялись выбирать что-то живое и насущное.

Еще одной причиной разочарования Сартра и де Бовуар в Советах были их поездки в союзные республики. От Литвы до Грузии — везде, где они побывали, принимавшие их писатели и художники молчали. Говорили, конечно, тосты, кормили на убой. Но ни одного содержательного разговора, похожего на те, что велись в Москве, у них не было. Почему так случилось? Это ведь не только проблема перевода. Да, в каждой республике были свои проблемы, но как говорить о них с французскими гостями, которых прислало московское начальство. Там, в Москве и Ленинграде, люди чувствуют себя посвободнее. А здесь скажешь лишнее слово, и лишишься всего. Именно поэтому многие «националы», как называли иногда и сами себя советские нерусские, прятались в Москве от своих республик.

Было и еще одно обстоятельство, которое делает такой подвижной семантическую границу между «скукой» и «тошнотой». Представьте себе московскую студентку, филологиню с ромгерма, которой выпадает счастье пообщаться по-французски — на любимом изучаемом языке, да еще и немного заработать.

— Приезжает писательская делегация из Бельгии (название условное), надо показать им Москву, есть билет в Театр на Таганке! Нужно съездить с ними в Архангельское.

Студентка на седьмом небе от счастья, пять дней носится с бельгийскими писателями, показывает, переводит, Жак Брель, «Мертвый Брюгге» Роденбаха, и все такое прочее. На все вопросы бельгийских писателей отвечает, как на духу. Ведь они же — представители свободного мира. Люди, говорящие по-французски, не могут лгать.

Но проходит всего недели две, и в Союз писателей приходит письмо от друзей СССР, писателей-коммунистов из далекой условной Бельгии, в котором всем высказываниям студентки дается беспощадная классовая оценка. Девушка, говорится в письме, находится под тлетворным влиянием буржуазной культуры. Далека от идеалов коммунизма. Недооценивает и принижает великие достижения первой в мире страны социализма. Упомянула в разговоре, что в Архангельском находился архив Троцкого! Откуда она имя-то это взяла? Оттепель тогда еще не до конца отступила, и девушку не отчислили из университета, но переводческими услугами пользоваться перестали. Не в подобных ли историях и одно из объяснений осторожности, с какой встречали западных писателей в СССР и вполне нормальные люди?

Но даже и самые потрясающие книги приходится закрывать, тем более, когда в стране, с которой более полувека назад знакомились Сартр и де Бовуар, происходят поразительные вещи. Франция — страна «Мужчины и женщины». Да-да, и фильма такого, а главное — революций, в центре которых оказывалось освобождение женщины от патриархальщины, от мужского шовинизма, вообще открытие женщиной себя и открытие мужчиной в женщине равноправного субъекта, а не детородной машины. Эта Симона де Бовуар, авторица книги «Второй пол», так и осталась загадкой для советского и российского человека, и в ХХ и в ХХI веке.

Мне уже приходилось говорить, что не только политическое и социальное убожество, но и «бедность интеллектуального репертуара» (Михаил Ямпольский) постсоветской России, оказались плодородной почвой для путинской чекистской реконкисты последней четверти века. Снова появляются законы и решения суда, которые делают невозможным рациональный диалог с живущим по этим законам обществом. Сартр и Симона де Бовуар перестали ездить в Советский Союз после вторжения СССР в Чехословакию в 1968 году. С тех пор мужская Россия совсем придавила женскую к земле.

►►► Читать подробнее: Жернова богов, крот истории и пропавшая мертвопетлистка

20 января 2024 года стало известно, что Верховный суд РФ назвал феминитивы „специфическим языком“ и приравнял их к участию в гей-парадах и выбору половых партнеров. „Участников движения объединяет наличие определенных нравов, обычаев и традиций (например, гей-парады), схожий образ жизни (в частности, особенности выбора половых партнеров), общие интересы и потребности, специфический язык (использование потенциальных слов-феминитивов, таких как руководительница, директорка, авторка, психологиня)“, — говорится в тексте решения Верховного суда РФ.

Крупнейший осколок советской империи — Российская Федерация, — как выясняется сегодня, пошел после заморозков конца 1960-х — начала 1970-х годов путем скуки и тошноты. Перед самым началом Второй мировой войны Сартр размышляет о последствиях этого состояния для человечества. Прямо сейчас мужское государство решило в очередной раз безнаказанно вторгнуться и в сознание безропотных постсоветских людей.

Возможно, это подхлестнет людей, занимающихся русским языком, любящих его и старающихся исправлять слабости и советские заскорузлости своего языка, взяться за спасение феминитивов, за освобождение их от пыли последнего века. Тут им в помощницы как раз и Симона де Бовуар, героиня книги Сесиль Вессье.

►►► Читать подробнее: Почему всех так взволновали феминитивы?