Столкновение двух миров: юрист о том, как в Думе обсуждали семейное насилие

21 октября в Госдуме России обсудили тему профилактики домашнего насилия. Итоги парламентских слушаний и перспективы законодательно закрепить в России меры по предотвращению семейного насилия обсуждаем с юристом и соавтором законопроекта Аленой Поповой.

В Госдуме прошли парламентские слушания на тему профилактики домашнего насилия LOIC VENANCE / AFP

20:26

Столкновение двух миров: юрист Алена Попова о том, как в Думе обсуждали семейное насилие

RFI: Еще недавно — в прошлом, в позапрошлом году — сам факт обсуждения темы домашнего насилия в Госдуме казался маловероятной перспективой. Почему именно сейчас законопроект все-таки вынесли на слушания?

Алена Попова: Законопроект на сами слушания не вынесли. На слушания вынесли три идеи, которые заложены в законопроекте. Это возможность применения охранных ордеров, вообще возможность существования такого закона и ряд мер по профилактике насилия внутри семьи. Я думаю, что Екатерина Шульман (политолог, бывший член СПЧ при президенте России, исключенная из Совета приказом Владимира Путина 21 октября. — RFI) права: еще год назад представить, что будет какое-то широкое обсуждение, было невозможно. Хотя в начале 2000-х эта группа уже создавалась, закон уже обсуждался, совершенно прекрасные женщины также этот закон очень активно тянули к принятию.

То, что мы наблюдали в Государственной Думе, пока шли эти слушания, было похоже на столкновение двух миров. Один мир, в котором отрицается насилие. И другой мир, который знает, что такое насилие есть, и жертвы никак не защищены. Я очень рада, что была такая дискуссия. Не скажу, что я в каком-то большом ужасе от того, что происходило в Госдуме. Но, конечно, зашкаливает уровень агрессии у противников закона.

Кто выступил против закона? И какие у них были основные аргументы?

Это «Всероссийское родительское сопротивление», движение «Сорок сороков», сообщество «Отцы России», еще какие-то патриотические, крестьянские организации. Они все говорили, что этот закон — это тотальное несоблюдение закона божьего, разрушение традиционных ценностей, среди которых они, как я понимаю, видимо, имеют в виду насилие. Они приводили в пример какие-то статьи из закона, но закон они не читали, поскольку он в публичном пространстве пока не выложен. На что они ссылались — непонятно. Они также мифологизировали охранные ордера: что не купил шубу, не купил бриллианты — выдали тебе охранный ордер, сразу лишили тебя квартиры.

Но если бы они высказывали это каким-то культурологическим образом и спокойно себя вели, то, может, можно было бы еще поверить, что их точка зрения имеет под собой какие-то основания. Хотя не знаю — какие. Но это были крики, оскорбления, переход на личности, комментарии совершенно непотребного характера. Женщина выходит выступать, а ей кричат: «А сколько у тебя детей?». Было ощущение, что мы на средневековой площади, где-то примерно в районе костров инквизиции. Нам почему-то цитируют закон божий, и при этом сами его не соблюдают. Нам почему-то не цитируют Конституцию Российской Федерации, а опираются на что-то другое, например, на собственные измышления. Все это было похоже на большой детский сад.

При том, что этот детский сад снабжался большим количеством помоев — и предварительно в сети, и сейчас. Начиная с различных роликов, где нас называют иностранными агентами, шпионами и так далее, заканчивая коверканием наших фамилий. Платформа Citizen Go, на которой создана петиция против закона, принадлежит в том числе олигарху (Константину) Малофееву, который входит в патриаршую комиссию, которая также почему-то выступает против закона — по непонятным для меня причинам. Но мы понимаем, что там есть ресурсы, там есть влияние. И там совершенно какие-то неэтичные, «помойные» утверждения, переход на личности и так далее.

На фоне этого всего насколько возможно, что этот закон все-таки будет принят? Есть ли сейчас на это политическая воля? Или позиции так называемого патриотического, консервативного, патриархального крыла чересчур сильны?

Я думаю, что у них достаточно большое количество ресурсов, зон влияния — это силовые структуры, Русская православная церковь, олигархат. Действительно, вкладывают достаточно большие средства, чтобы увеличивать количество людей, которые присоединятся к консервативной идеологии. При этом никто не может объяснить — что есть традиционные семейные ценности, почему насилие вдруг стало традиционной семейной ценностью. Абсолютно понятно, что это большой инструмент пиара, абсолютно понятно, зачем это нужно, какими методами они действуют.

Я не думаю, что они намного сильнее или слабее нас. Я думаю, что они шумные, агрессивные, потому что у них есть возможность быть шумными и агрессивными. Совершенно речи не идет о том, что они нас перетягивают или душат нас, и у нас нет возможности этот закон принять.

Наоборот, я считаю, что этот закон в любом случае будет принят. Прежде всего, потому что у России есть международные обязательства, от которых Россия не может отказаться. По этим международным обязательствам Россия уже проиграла два иска в Европейском суде. В этих исках Россию обязали не только выплатить компенсации жертвам насилия, но и наложили на Россию обязательство защищать жертв насилия, в том числе законодательным регулированием.

Помимо этого, в России действует Национальная стратегия в интересах женщин, которую подписал (Дмитрий) Медведев в 2017 году. В этой стратегии абсолютно четко прописано, что такой закон нужен. Более того, в рамках этого закона очень большое международное сотрудничество со стороны офиса омбудсмена, со стороны министерства труда, большое количество государственных структур туда входит.

Поэтому сейчас это просто пиар-кампания, которую ведут консерваторы, которая просто закрепляет их в стане противников закона, чтобы увеличить количество своих сторонников. Этим стандартным ходом они добавляют сторонников нам, потому что мы никого не оскорбляем, ни на какие личности не переходим, в машину никому не въезжаем. Мне угрожали въехать в машину. В итоге я вчера выходила с эфира «Радио Свобода» и увидела, что моя машина полностью раскурочена, кто-то в нее въехал.

Вы отметили, что законопроект (который, кстати, еще не опубликован официально) окружен большим количеством мифов. Могли бы вы привести в пример один из мифов и разоблачить его?

Могу несколько мифов разоблачить. (Якобы) мы хотим пересажать всех людей в тюрьму. Это абсолютно не так. Закон не носит карательно-репрессивного характера. Закон называется «о профилактике семейно-бытового насилия». Профилактика — это работа и с насильником тоже для того, чтобы насильник в итоге как раз не сел в тюрьму. Выдача охранного ордера идет параллельно с курсами по работе с гневом, на которые обязательно ходит насильник. Ходит он на них, чтобы не причинить вред здоровью жертве или не совершить преступление в виде убийства, до которого насильники очень часто в последнее время доходят. За лето была куча случаев: убийство Натальи Басовой — 20 ножевых ударов на детской площадке; нож в сонную артерию воткнул бывший муж Оксане Садыковой, воспитательнице детского сада в Челябинской области; сестры Хачатурян. Огромного количества случаев можно было бы избежать, если бы вовремя был выдан охранный ордер. Поэтому задача охранного ордера — не пересажать всех в тюрьму, а как раз предотвращать вред здоровью и убийства.

Второй миф — не купил ребенку шоколадку, не купил жене бриллианты — это экономическое насилие, и тебе выдают охранный ордер. Это тотальный миф, потому что экономическое насилие — это оставление полностью без средств к существованию. Если родитель имеет средства, но оставляет ребенка без средств к существованию, не кормит его, не одевает его и делает так, что ребенок может умереть, — то да, это экономическое насилие. Но в основном экономическое насилие применяется к пенсионерам, которые получают стабильную пенсию, и у них эту пенсию стабильно отбирают дети, внуки, алкоголезависимые родственники, родственники, зависимые от наркотиков и так далее. Пенсионеры, оставшись без средств к существованию, реально умирают. Так вот мне удивительно, что консерваторы культивируют миф, что экономического насилия нет. Если ты что-то называешь традиционный ценностью, то в традицию должно быть заложено корневое — уважение к старшим и защита старших. Если ты называешь себя консерватором, чего ты не хочешь защищать пенсионеров?

Третий миф, который они культивируют, — что психологическое насилие — это когда отругал жену за три царапины на машине, и вот она сказала, что ее психологически насилуют, ему тут же выдали охранный ордер, выселили из квартиры, квартиру продали, и вообще женщины — злобные манипуляторши и всех мужиков сейчас повыселяют. Это полная дурь. Абсолютно понятно, что такое психологическое насилие, и как его доказывать — тоже понятно. Оно имеет явные проявления психологической травмы, очень серьезной психической травмы. Специалисты это абсолютно точно знают. Очень часто в составе разных преступлений, начиная от изнасилования, заканчивая насилием над детьми, всегда есть заключение психолога — насколько сильная психологическая травма нанесена жертве. Говорить, что у нас не умеют это доказывать — это не уважать огромное количество прекрасных специалистов, которые долгие годы уже знают, как это доказывать.

Если я правильно понимаю, существует законопроект в вашей редакции, но пока нет официального текста. Есть ли у вас опасение, что из финального варианта многое уберут?

У меня есть опасения, что эта общественная борьба против закона может привести к тому, что жертвы насилия останутся с бумажкой — законопроектом, который не будет работать и будет похож на закон о профилактике правонарушений. У нас есть такой 182-й закон о профилактике преступлений, который написан так, что он никак не работает. И все специалисты об этом говорят, в том числе сотрудники правоохранительных органов.

Для того, чтобы закон работал, нужна система. Если оттуда вынесут сексуальное, психологическое, экономическое насилие, а оставят только физическое — закон не будет работать. Если охранные ордера внесут отдельно в кодекс об административных правонарушениях, и они не будут внутри закона — не будет работать. В нашем законопроекте мы создаем новую систему профилактики. Мы говорим, что у нас нет такой системы, и мы ее создаем. Поэтому любая изъятая из закона часть просто разрушает систему.

У нас есть наш вариант законопроекта, который готов уже более шести лет. Его взяли специалисты Совета по правам человека, сократили его — это их версия. Наш же законопроект взял Совет Федерации и дополнил наш закон. Им спасибо, потому что они туда добавили нужные вещи. И теперь есть большая рабочая группа, в которую входим мы, как соавторы законопроекта, депутаты Госдумы (например, Оксана Пушкина, которая двигает этот закон), члены Совета Федерации, эксперты, сотрудники правоохранительных органов, представители Верховного суда и Совет по правам человека. У этой большой рабочей группы есть несколько вариантов закона. И сейчас обсуждается какой из вариантов и в каком виде будет вноситься в правовое управление, какой вариант будет вноситься на чтение в профильный комитет, какой это будет профильный комитет или это будет предмет совместного ведения нескольких комитетов. Сейчас решаются узкие процедурные вопросы и вопросы о том, как этот закон будет выглядеть: усеченно, более полно или в нашем оригинальном варианте.

У меня есть очень большие опасения, что закон будут кастрировать. Я считаю, что это будет большая вина консерваторов, если жертвы останутся без достаточной защиты — также, как после декриминализации побоев. Они своими мифами могут повлиять на то, что какие-то виды насилия из закона могут вынести.