«Никогда не будет так хорошо, как было в нашем Арцахе». Из Карабаха эвакуированы более ста тысяч армян. Истории беженцев, собранные RFI в Горисе
В Армению из Нагорного Карабаха уже эвакуировано более ста тысяч человек. Об этом сообщают власти Армении. Численность армянского населения региона ранее оценивалась в 120 тысяч человек. Сама Нагорно-Карабахская республика (НКР), так и не признанная международным сообществом, перестанет существовать с 1 января 2024 года. Соответствующий указ 28 сентября подписал ее президент Самвел Шахраманян. Специальный корреспондент Русской службы RFI Сергей Дмитриев поговорил с беженцами в приграничном армянском городе Горисе о их жизни в Карабахе, войне и планах на жизнь в Армении.
Опубликовано:
По информации армянских СМИ, Нагорный Карабах покинули практически все жители. В Степанакерте остаются несколько сотен человек. Это полиция и спасатели, которые уйдут из Карабаха последними. Тем временем, азербайджанские СМИ сообщают, что в Нагорный Карабах 1 октября прибыла миссия ООН. Цель миссии — «ознакомление с ситуацией на местах и определение гуманитарных потребностей жителей». В состав миссии входят представители различных агентств ООН, уточняет агентство APA.
Премьер-министр Армении Никол Пашинян назвал происходящее в Нагорном Карабахе «актом этнической чистки», проводимой азербайджанскими властями. В свою очередь, МИД Азербайджана заявил, что Баку не имеет никакого отношения к решению армян покинуть регион.
Интервью с эвакуированными жителями Нагорного Карабаха были записаны 25—26 сентября перед зданием Драматического театра Гориса, ближайшего к Лачинскому коридору города на территории Армении, где власти и «Красный Крест» развернули пункт регистрации беженцев, а также в гостиницах Гориса, где размещали переселенцев из Карабаха.
Светлана, 75 лет: «Из Баку мы лучше вышли, чем сейчас. Там нормально нас проводили»
«Родилась я в Карабахе, всю молодость тут жила, с мужем познакомилась. Когда поженились, мы уехали в Баку жить. Ахмедлы — поселок на окраине Баку. Я на швейной фабрике работала. Нормально жили, в советские времена не так было. Разные люди, разные нации были, но нам было все равно. Тогда не было такого разделения, что здесь — армяне, а там — азербайджанцы. В Баку много было армян, много было русских. Мои соседи, азербайджанцы были. Мы друг друга понимали, и каждый друг другу вредного ничего не делал. Про Баку я все эти годы вспоминаю, а здесь [в Карабахе] чувствую себя как гость, думаю каждый раз, что сейчас вернусь туда.
Оттуда лучше мы вышли, чем сейчас. Там нормально нас проводили, мы друг друга поняли. Там нам сказали, что меняемся [жильем], и каждый себе уже стал документы готовить. Там тоже стычки были очень большие, но мы хорошо вышли. Хотя там тоже квартиру оставили хорошую, четырехкомнатную, ремонт сделали, кисти положили на стол и уехали. Могли бы дальше уехать. Но мой муж отсюда родом, и он на свою родину хотел. Родственники здесь были, родители здесь были.
В общем 35 лет я живу здесь, но не в самом Степанакерте, а в деревне под Степанакертом, Шушинский район, Бердадзор, называется. Там у нас бои были, когда первая война была. Во время войны 2020 года мы на один-два дня вышли, потом вернулись домой. Сейчас уже третий раз, получается, уезжаем. Квартиру там [в Баку] оставили, здесь дом оставили, хозяйство, пешком вышли. История повторяется с 88 года, тогда мне было 40 лет, сейчас уже 75 лет. И вот конец такой получился. Но мы не думали, что такой будет конец. Получилось так, что дальше еще хуже было.
Спокойно жили, и вдруг стрельба со всех сторон. Беспомощные люди что могут сделать? Попросили русских [миротворцев], которые у нас там рядом были. Они говорят: „без приказа мы не можем помочь“. Потом они сказали, что можно в казарме ночью остаться. Там мы три-четыре дня оставались, кормили нас там. Потом разрешили уехать. Когда первые колонны пошли, мы с ними приехали сюда. У нас машины не было, но нашли попутку, люди помогли.
Ничего с собой не успела взять, даже документы. Только паспорт у меня в руках был. Но такие документы, как, например, домовая книжка, которая, может быть, здесь нужна будет, — этого ничего нет. Все, что было, так и оставили. Еще как в первый день в казарму к военным ушла, когда обстрелы начались, так я в домашнем и выбежала, и немного теплых вещей взяла. Я думала, вернемся потом домой, когда стрельба прекратится. Но обратно вернуться невозможно было. Сейчас, наверное, переселились уже азербайджанцы туда.
Я приехала с мужем и сыном. Дочь с семьей позже выехала из Степанакерта. Сначала пробка была, потом трудно было бензин достать. Здесь в гостинице нам место дали. Посмотрим, что будет. Куда отсюда идти, не знаем. Здесь тоже горячая точка. Следующая точка [боевых действий], наверное, будет здесь [в Сюникской области]. Отсюда главное уехать, но в таком возрасте, куда уехать? В Армении родственников у нас нет».
Анета, 32 года: «Никогда не будет так хорошо, как было в нашем Арцахе»
«Почти 18 часов мы были в дороге. У нас трое детей. С нами были еще наши родители. Вчера днем мы выехали и сегодня в шесть утра приехали сюда на своей машине. Что тут сказать? Мы там оставили все, что у нас было. И что будет с нами, никто не знает. Сейчас у нас ничего нет. С собой не успели взять ничего, только одежду и то немного. И документы еще. Времени не было. Когда началась война, мужа не было дома, я была одна с детьми, не знала, что делать. Соседи мне помогли уехать оттуда. Так что я что успела, то и взяла.
Мне 32 года, я родилась в селе под Мартакертом (город на севере Нагорного Карабаха, после боевых действий сентября 2023 года первым перешел под контроль Азербайджана — RFI). Потом мы с мужем дом большой построили для нашей семьи в Мартакерте, потому что там работали. В 90-е я была еще маленькая. Годик мне был, когда первая война закончилась. А сейчас я уже третий раз войну пережила, получается, ну, или четвертый. Мы выезжали в 2016-м, потом в 20-м, и вот сейчас, в 23-м.
По профессии я бухгалтер. А сейчас мы не знаем, куда уезжать, где жить. Но будем в Армении, это тоже ведь наше. Не знаю, что делать, но что-то будем делать. Может, друзья помогут. Тут, в Горисе, мы просто документы подали о том, что оттуда [из Карабаха] приехали, потом поедем в Ереван, а дальше уже будет понятно, что делать. Может там останемся, а может и нет. Может, жилье нам дадут, я не знаю. Где работу найдем, там и останемся. Если будет работа, то будет хорошо. Но никогда не будет так хорошо, как было в нашем Арцахе».
Артур, примерно 40 лет: «Россияне нам помогли, чтобы не было геноцида. Но могли бы сделать больше»
«Мы из Мартакерта выехали шесть дней назад, 19 сентября. Хотя от Мартакерта примерно 100 километров до Степанакерта. А из Степанакерта вчера вечером выехали сюда, в Горис. Так и ночевали в машине. Когда мы выезжали из Мартакерта, руководство нам дало немного бензина. На одну машину от 5 до 10 литров давали, чтобы только до Степанакерта доехать. В Степанакерте вчера тоже раздавали горючее.
В аэропорт, где все беженцы находились после 19 сентября, мы не попали. Там уже мест не было. Ночевали на дороге между Степанакертом и Шуши. Там у нас были проблемы с машиной, потом кончилось горючее. Пока дождались бензин… Только сегодня [26 сентября] добрались до Гориса. Так на одной машине все и доехали — мы с женой, теща и трое детей — семь, пять и 1,5 года.
Вообще по профессии я учитель географии, но работал не по профессии — служил в местном МЧС. До того, как стать беженцами, мы же еще блокаду пережили. Представляете, дети девять месяцев не видели никаких фруктов. На шоколад они плакали, когда тут увидели. Ни сахара, ничего. Как это назвать? Очень странное время было. Тяжело. [С собой из вещей] взять ничего не успели. Немного одежды, машина, семья, дети — всё. Сухой паек на два дня — хлеб, сыр, картошку.
Россияне нам, конечно, помогли в том плане, чтобы не было геноцида. И все такое. И какие-то гуманитарные вопросы: обмен пленными, ранеными и трупами. Иногда помогали с горючим и хлебом. Хотя они могли сделать больше. Непонятно мне, почему не сделали. Ведь делали раньше в других государствах, где тоже были их миротворцы?
В Горис мы поздно ночью приехали, поэтому пришлось в машине спать. Не только мы — все, кто поздно ночью приехал так по машинам и спали. С утра сходили, зарегистрировались, нам сказали, что дадут временное место жительства, гостиничные номера. Так что сегодня пока здесь останемся. А потом поедем в Гегаркуникский марз (область на востоке Армении — RFI), в Варденис. Правда, там тоже приграничная территория. Дети боятся, жена боится. Но у нас нет другого выбора. Здесь в машине неудобно жить с детьми».
Венера Аракелян, 65 лет: «Мы до последнего человека уедем из Арцаха. Пусть там русские с азербайджанцами живут»
«Я 29 лет жила в Азербайджане, а сейчас не хочу. Я родом из Мингечаура, Азербайджанской ССР. В советское время в Азербайджане мы мирно жили, вместе работали. Я работала в детском саду — 70 человек, среди них — половина русские, половина армяне, половина азербайджанцы. И в 29 лет Азербайджан оставил меня без квартиры, без работы, без имущества. Я пошла в один день на работу, а мне говорят: „пиши заявление, увольняйся по собственному желанию“.
Из Мингечаура я приехала сюда, в Степанакерт. А потом началась война с 1991-го до 1994 года, которую, как вы знаете, мы выиграли. Мы тогда уже были, можно сказать, в Мингечауре, но Россия остановила, не пустила нас до конца дойти. У нас армия была — лучше нашей армии еще нигде нет, у кого хотите, спрашивайте! Наша армия была в таком состоянии, что мы могли выиграть. А эти паразиты взяли и подарили. Потом, в апреле 2016-го, была вторая война, потом было в 2020-м, и еще сейчас, в сентябре, мы снова войну пережили. И снова нас обманули. Мы просто виноваты в том, что мы родились армянами. Это наша карма. За сто лет уже три-четыре раза нас убивали.
В 2020-м, когда мы проиграли, Россия нас уговаривала, чтобы мы вернулись обратно, что у нас все будет хорошо. В итоге мы девять месяцев [блокады] голодными сидели, без света, без газа, без воды, без работы. Все было плохо. Но мы терпели, чтобы выиграть эту войну. Но в итоге Россия нас предала, отдала Азербайджану, из-за какого-то подлеца Пашиняна. А мы, народ Арцаха, виноваты разве? Мы от России такого не ожидали. Почему мы должны отвечать за неграмотного варчапета (правителя — RFI)? Оставили снова меня без квартиры, без дома, без денег, без ничего. Я одиночка, мне 65 лет уже, что я могу сделать?
Я с сестрой приехала и ее детьми. Ничего не успели мы с собой взять. Я 30 лет зарабатывала себе на квартиру. У меня детей нет, я 25 лет за отцом ухаживала. У меня была трехкомнатная квартира, евроремонт. Я все оставила. Где я буду жить? Вот эта одежда, что на мне, и все. И целые сутки мы ехали — 20 часов на дорогу, которую можно за четыре часа проехать. Они над нами прямо издеваются. Отправляют нас в Сюник (область на юге Армении на границе с Азербайджаном — RFI), знают, что здесь тоже скоро война начнется после Карабаха, чтобы остальных тут поубивали. Мы это 100% знаем. После Карабаха они начнут войну за Сюник, Сюник кончится — они начнут Ереван бомбить.
Мы — 120 тысяч человек — Путина уважали, мы принимали его миротворцев солью, хлебом, тортом, уважали, надеялись, что у нас все будет хорошо. А он взял и нас предал. А эти миротворцы не виноваты. Они очень хорошо себя вели, воду нам таскали, ученикам помогали, дровами помогали, роды принимали в Мартакерте. Я до по сих пор надеялась, что Владимир Владимирович Путин хотя бы ночью, хотя бы завтра встанет и скажет: „народ, вернитесь к себе домой. Я неправильно поступил“. Но нет. Мы до последнего человека уедем из Арцаха. Пусть там русские с азербайджанцами живут».
Грачья (имя изменено), 72 года: «Все, что было, оставил там. Папины и мамины фото взял и немного земли с кладбища»
«Нам азербайджанцы сказали: „пока живы, уезжайте“. Три дня резня была (по данным властей Нагорного Карабаха, в результате боевых действий, начавшихся 19 сентября, погибли около 200 человек, в том числе 10 мирных жителей, около 400 человек получили ранения — RFI). Наши тоже убивали. Про самих азербайджанцев я ничего плохого не могу сказать. У меня в молодости был товарищ — азербайджанец, мы с ним в армии вместе служили. Мы даже с ним договорились, что если у меня сын родится, то я его назову именем этого друга. А если у него — то он назовет моим. Но у меня дочь родилась. Про него не знаю. А сейчас уже другие люди выросли. Не сможем мы уже с ними жить.
Вообще я всю жизнь — 52 года — шофером проработал, в электросетях, на машине аварийной службы. В войне я участвовал в 1992 году, в апреле. Сейчас, в сентябре, меня снова хотели отправить электрические сети возле Шуши чинить, но я сказал, что не хочу, мне 72 года, я не могу бегать уже. Сказал, эта машина — не моя собственность, пусть кто-то другой на ней едет. Другому дали — он поехал в сторону Шуши, там ее азербайджанцы и забрали.
[В Горис] я накануне вечером приехал, зарегистрировался. Со мной вместе шесть внуков, жена, зять и моя дочь. В Армении у меня родственников нет, и нас хотели в Капан отправить (город на юге Армении на самой границе с Азербайджаном — RFI). Я раньше жил в Капане. Родился я в Степанакерте в 1952 году, восемь классов там окончил и поехал в Капан учиться. Потом еще два года там работал, а в 1970 году меня из Капана призвали в армию. Я служил с 1970 по 1921 год в России — в Ставрополе, в Геленджике, в Сочи, в Туапсе.
Но в Капан я сейчас отказался ехать. Его, наверное, тоже азербайджанцы возьмут. В Капане железная дорога есть, медь есть, золото. Вот они [азербайджанцы] там коридор хотят. Я один раз свой дом потерял, второй раз не хочу. В итоге нас отправляют в Дилижан. Хотя и там непонятно, что будет. Джермук же несколько месяцев назад обстреливали. От Дилижана тоже недалеко до границы с Азербайджаном, но, на данный момент, думаю, там войны не будет.
[С собой взять] я не успел ничего. Папины и мамины фото взял и на кладбище пошел, немножко земли оттуда взял. Больше ничего не взял. Все, что было, оставил там. Даже матрасы и одеяло не взял. Одну машину еще там пришлось оставить. На другой мы приехали. А на ту бензина не хватило. Ну ничего, если живы будем, новую купим! Ты только мое имя не пиши, а то если я еще поеду, вдруг меня задержат. Но, скорее всего, я уже не вернусь. Хватит с меня».
Мария, 17 лет: «Если было запланировано, что мы все равно выйдем оттуда, зачем надо было этих парней убивать?»
«Я из Степанакерта, прожила там 17 лет. В этом году перешла на второй курс в медицинском колледже, на акушерку училась, а потом хотела поступить дальше в университет. Я первую войну не застала. Но родители мне рассказывали, когда мы в подвале сидели, и говорили: „мы не хотели, чтобы наши дети видели то, что мы видели“. Но в итоге мы это увидели трижды: в 2016 году, потом — в 2020-м и вот теперь, в 2023-м. Мама у меня из Степанакерта, папа — из Гандзасара (Север Нагорного Карабаха — RFI). Там все чудесно — и природа, и люди. Мы оставили дом, оставили все. Сделали ремонт и вышли. Самое больное, что я оставила там — это мой отец, которого мы похоронили 10 лет назад. [Кладбище] было для меня как второй дом: пойдешь, поговоришь, успокоишься и все. А теперь уже нет второго дома. Это самое для меня больное.
В первый день [19 сентября] мы не знали, выживем ли мы. Я пришла из колледжа домой, села покушать, и услышала, как начало громыхать. Я сначала думала, что это работы какие-то, а мама говорит: „Маша, выходи! Это война!“. Мы в панике спустились в подвал и оттуда слушали, как четыре часа бомбили без остановки. Все — и наши военные, и их. А потом успокоилось где-то на 10 минут, и мы поехали в бомбоубежище. Там уже кровати принесли мои братья, которые маленькие и в армию еще не ушли. Так мы в подвале и ночевали. Каждый раз, когда бомбили, моя маленькая сестра сжимала мою руку, так она боялась.
Старшие мои братья тоже воевали. Мой брат военный сейчас два дня лежал в реке, чтобы просто его не заметили, чтобы он мог оттуда выйти. А когда была 44-дневная война, мои братья тогда тоже воевали. У меня есть брат, который погиб — Роберт. Другие очень много времени потом восстанавливались. И когда мы разговаривали с ними, мы понимали, что они мыслями не с нами, очень раздраженные были, боялись каждого шороха. Так больно за всех этих парней, которые за один день [19 сентября] погибли, пока 24 часа война была. Люди погибли, но если было запланировано, что мы все равно выйдем оттуда, зачем надо было этих парней убивать?
Я приехала сюда [в Горис] с мамой. Мы cутки добирались. Невозможно было видеть это все: вся дорога от Степанакерта до границы забита машинами, пробка на десятки километров, люди ругались, это никак не описать, все голодные после девяти месяцев блокады. Даже были люди, которые просили еду, потому что их дети голодали. Блокада — это, как вам сказать, заходишь в магазин, и ничего нет, даже простой зубной пасты, гречки — ничего нет. Мы хлеб не знали, где купить. Сначала еще, первый месяц, было нормально, магазины еще как-то работали, у них было еще что продать. А потом на полках остался только алкоголь. Мы друг другу помогали, чем только могли. Я бы пережила это все, главное, чтобы жить там. Я бы хотела спать голодной, но быть там.
Я документы даже не успела взять, те, которые были в колледже. Наверное, буду поступать теперь в Ереване. У нас там есть родственники, но они же не должны нам. Родственники помогут два-три дня, месяц, но не всю же жизнь! Я там оставила не только дом. Дом можно построить и в Ереване, и где-то в другом месте. Я там выросла, там моя школа, все воспоминания. Я не люблю, когда видят мою боль, не люблю, когда жалеют, не люблю, когда меня называют беженцем. Я люблю улыбаться, даже когда мне очень больно. Извините, мы, кажется, уезжаем».
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться