Дневник Элен Берр: «Больше, чем просто история семьи»
На русском языке в издательстве Albus Сorvus вышел «Дневник» Элен Берр, которую сегодня называют «французской Анной Франк». Она жила в оккупированном Париже, училась в Сорбонне, занималась музыкой и участвовала в спасении еврейских детей, чьи родители были депортированы. Элен Берр погибла, когда ей было 23 года — в лагере Берген-Бельзен в апреле 1945 года. Племянница Элен Мариэтта Жоб опубликовала «Дневник» во Франции в 2008 году. С тех пор этот текст вышел в 30 странах, а Мариэтта ездит по всему миру и рассказывает школьникам и студентам о том, почему важно не забывать эту историю.
Опубликовано:
Расскажите об истории этого дневника. Как он попал к вам в руки?
Мариэтта Жоб: В своем дневнике сама Элен пишет, что хочет, чтобы он достался ее жениху Жану Моравецки. Дневник представлял собой стопку разрозненных листков, которые Элен по мере их написания передавала кухарке их семьи. Кухарку она предупредила, что если не вернется (из лагеря), то дневник нужно будет передать Жану, что и было сделано. В 1945 братья и сестры Элен, которые были живы, передали дневник Жану. Но прежде, чем передача состоялась, они отдали его одному из сотрудников компании Kuhlmann (химического концерна, вице-президентом которого был мой дедушка и отец Элен) и тот перепечатал текст дневника на машинке.
О существовании этого перепечатанного текста я узнала достаточно поздно, в 1965 году, когда мне было 15 лет. А прочитала я его в 1969-м, когда мне было 19. Это первое чтение стало для меня ответом на вопросы, которых я не могла добиться от своих родителей и других родственников. Те самые вопросы, которые сегодня регулярно задают мне: «Как все это случилось? Почему они не уехали из Парижа?». В 1973 году я перечитала дневник Элен и поняла, насколько важно содержащееся в нем послание, поняла, что этот текст — больше, чем просто история семьи.
Я родилась с этой памятью, и я хочу оживить ее. Не говорить об этой истории — значит, дважды хоронить наших умерших. Меня назвали Мариэттой, потому что это имя моя бабушка использовала как код в одном из писем прямо перед депортацией. Мариэттой она называла Францию (символ Франции — Марианна. — RFI).
Что происходило дальше?
Для того, чтобы дневник был опубликован, понадобились десятилетия. Только в 1992 году я решила отыскать саму рукопись. Я поняла, что единственный человек, который может мне в этом помочь, это Жан Моравецки (жених Элен Берр, примкнувший к рядам французского Сопротивления, а потому покинувший Париж. — RFI). Я ничего о нем не знала, у меня не было его адреса. Единственное, что мне было известно, что когда-то он был послом. Я обратилась во французский МИД. Там согласились передать ему письмо. Через полтора месяца Жан перезвонил мне и сказал: «Приходите ко мне завтра на кофе». Так все началось. В 1994 году он передал мне в дар дневник Элен. В течение шести лет рукопись оставалась в парижском «Мемориале Шоа», пока я, наконец, не перепечатала ее и не решилась опубликовать в 2008 году.
Как прошла ваша первая встреча с Жаном Моравецки?
Мне казалось, что я иду знакомиться с героем книги: как если бы я шла на встречу с Жаном Вальжаном. Ведь для меня Жан Моравецки был героем этого дневника. Мы оба были очень взволнованы. Позднее он рассказывал мне, что эта встреча стала для него своего рода катарсисом. Он испытывал огромные угрызения совести от того, что он не знал, что ему делать с рукописью дневника Элен. И в каком-то смысле, я освободила его. Мы стали друзьями. Мы виделись каждую неделю. Он приглашал меня в свой дом в Португалии. Элен, как будто, всегда была между нами. Однажды он сказал мне: «нас было двое, а теперь нас трое».
Он много рассказывал вам об Элен?
Да. Раньше об Элен и об истории нашей семьи мы говорили только с матерью. Нашу историю она рассказывала мне постепенно, передавала наши архивы, делилась воспоминаниями об Элен. Но ее воспоминания — это воспоминания сестры, это не то же самое, что воспоминания Жана. Жан стал человеком, который подтвердил те интуитивные догадки, которые у меня были. Находиться рядом с ним было для меня необыкновенным счастьем.
Кем Элен была для вас, когда вы были ребенком?
Элен была для меня иконой. Моя мать рассказывала мне, что Элен всегда казалось другой, не такой, как все. Ни в чем ей не было равных. Она училась лучше всех. Я читала ее школьные сочинения и восхищалась выбором слов, богатством ее языка. Она была для меня недостижимым идеалом и одновременно человеком, который воплощал собой невероятные страдания и трагедию. И оба этих полюса есть в дневнике, я до сих пор их чувствую. Жан Моравецки сказал мне однажды: «История этого дневника страшно тяжела и притягательна одновременно».
Когда умер Жан Моравецки?
Он умер 29 октября 2008 года. Но он застал французскую презентацию «Дневника». Это случилось, когда я была в Великобритании на презентации английского издания «Дневника». Он умер, как мы все мечтаем умереть: у себя, дома, в кровати, с книгой в руках. На его прикроватном столике его дочь нашла «Лилию долины» Бальзака.
Что для вас самое важное в дневнике Элен?
Это сила, которая продолжает жизнь Элен Берр после ее смерти. Как звезда, которая светит для всех. А еще — то послание, которое содержится в дневнике. Оно применимо к нашим дням, ко всему, что происходит сегодня во всем мире, и в первую очередь, во Франции.
Понимаете ли вы выбор Элен и ее родителей не уезжать из оккупированного Парижа?
Да, я полностью его понимаю. Семья Берр принадлежала тому типу французских семей еврейского происхождения, которые жили во Франции, начиная со Средних веков и участвовали в развитии французского общества. Поэтому для них было немыслимо уехать. Они не могли смириться с мыслью, что их отвергает их же страна. Что касается фактического положения вещей, то мой дедушка мог уехать из Франции еще в 1940 году. Но он этого не сделал, потому что для него оставаться во Франции было актом сопротивления. Он не хотел покидать страну, оказавшуюся в беде. Кроме того, не нужно забывать, что Элен был 21 год, и она не решала самостоятельно, уезжать ей или оставаться. Начиная с 1943 года, Элен, моя мать Дениз и их мать участвовали в спасении детей, чьи родители были депортированы (таким образом Элен Берр приняла участие в спасении около 500 детей. — RFI).
Какой была судьба «Дневника» после его публикации во Франции восемь лет назад?
Фантастической. После Франции он был издан в 2008 году в Англии, затем в США и Канаде. Я ездила представлять книгу в Нью-Йорк, Вашингтон, Торонто и другие города. Я выступала в университетах. Сейчас «Дневник Элен Берр» переведен уже в 30 странах, причем в странах, где я и не подозревала, что его могут перевести: например, в Тайване. Книгу перевели в Японии, в Китае, в Финляндии, но в эти страны я не ездила. Зато я дважды была в Вене и выступала там в школах. Я теперь много выступаю в школах, потому что для меня эта книга — важный педагогический инструмент. Я должна рассказать школьникам эту историю, ведь свидетелей тех событий становится все меньше.
Как проходила ваша работа с переводчицей на русский язык Натальей Мавлевич?
Наталья обратилась ко мне через «Мемориал Шоа» и мы стали работать вместе. Я сразу же почувствовала, как много она вкладывает в эту работу: она была единственной переводчицей, которая приехала в Париж, работала с архивами «Мемориала Шоа». А главное — меня поразило качество вопросов, которые она мне задавала. Их было так много! Мне было не всегда легко на них отвечать, но я старалась ответить, как можно подробней. Я счастлива, что на русский эту книгу перевела именно Наталья, потому что стиль письма Элен так же важен, как и содержание. И я знаю, как это сложно: мне об этом говорили и Наталья, и английский переводчик. В дневнике Элен нет никаких стилистических оборотов. Единственные стилизованные фразы — это английские поэмы, которые она цитирует, но сама Элен пишет очень просто, ясно и точно. Я думаю, что переводчику очень сложно остаться как можно ближе к оригиналу и одновременно передать этот слог.
Вы говорили о том, что для вас чрезвычайно важны встречи со школьниками в разных странах, которым вы рассказываете об Элен и об истории XX века через историю Элен. Что вы цените в этих встречах?
Для меня — это диалог. Когда я езжу в разные страны, для меня всякий раз удивительно видеть, как по-разному люди воспринимают и чувствуют эту историю. Когда я представляла книгу на севере Канады, местные школьники были страшно далеки от событий этой войны. Я прочитала им отрывок, где моя тетя пишет про Винни-Пуха. Один из слушателей поднялся и с большим энтузиазмом начал объяснять, что Виннипег — «это же город тут рядом». А в Австрии, например, где люди считают, что на них напал Гитлер и что с этим ничего нельзя было делать, диалог выглядит совершенно иначе, чем в России.
Элен пишет о том, что бессмертие нельзя доказать, но можно говорить о том, что бессмертие — это упорство воспоминаний об ушедших среди живущих. И это то, что я чувствую, когда общаюсь с русскими. У меня была встреча с российскими студентами, и я увидела, насколько они восприимчивы. Им ничего не надо объяснять. Они чувствуют эту музыку. И это прекрасно.
Интервью с Натальей Мавлевич, переводчицей «Дневника» Элен Берр на русский язык читайте здесь.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться