Перейти к основному контенту

«Никто не хотел уезжать»

31 августа 1996 года секретарь Совета безопасности России Александр Лебедь и командующий вооруженными силами Ичкерии Аслан Масхадов после переговоров в дагестанском городе Хасавюрт подписали совместное заявление. После почти двух лет войны, в которой погибли десятки тысяч военных и мирных жителей, стороны договорились о постепенном выводе российских войск с территории Чечни и начале политического урегулирования. В 20-ю годовщину Хасавюртовских соглашений RFI публикует воспоминания очевидцев и участников тех событий, а также рассказывает о жизни в послевоенной Чечне.ЧАСТЬ 4Специальный корреспондент RFI Сергей Дмитриев поговорил с чеченцами, которые из-за войны были вынуждены уехать в Европу.

Чеченские беженцы спасаются от бомбежки Грозного российской авиацией. 17 января 1995 года
Чеченские беженцы спасаются от бомбежки Грозного российской авиацией. 17 января 1995 года AFP/ PASCAL GUYOT
Реклама

11:25

Никто не хотел уезжать

Сергей Дмитриев

«Встретимся завтра утром в „Рекуре“», — назначает мне место для интервью бывший чеченский министр, ныне президент правозащитной организации «Мир и право» в Страсбурге Саид-Эмин Ибрагимов. Здание со стеклянными стенами Национального суда по делам беженцев на улице Кювье в городке Монтрёй в восточном пригороде Парижа знает большинство чеченских эмигрантов во Франции.

В суде Ибрагимов выступает свидетелем по жалобе одной чеченской семьи, получившей во Франции отказ в политическом убежище. «Чеченских беженцев, по некоторым данным, 300–400 тысяч в Европе. Во Франции точное число неизвестно, к сожалению, но очень много. В одном Страсбурге — 14 тысяч беженцев, но и в Париже, Ницце, Тулузе примерно такое же количество», — перечисляет правозащитник.

История семьи Т., бежавшей несколько лет назад из Шали, чью жалобу рассматривает сегодня суд, стандартная: похищение отца, пытки, обвинения в связях с боевиками, угрозы сыновьям-студентам. Секретарь суда нудно перечисляет материалы дела. Доклад правозащитного центра «Мемориал» о ситуации с правами человека в Чеченской республике единогласно решают не зачитывать — все судьи уже знают его наизусть.

Муса Ломаев
Муса Ломаев www.facebook.com

«Основная масса чеченцев, которая попала в Евросоюз, попала сюда после начала Второй чеченской войны — можно сказать, 99,9%», — уверен бежавший около десяти лет назад из Чечни в Европу строитель Муса Ломаев. В начале второй кампании он примкнул на несколько месяцев к боевикам. По его собственным словам, даже не успел поучаствовать ни в одном бою, послушал родственников и уехал в Ингушетию, где женился и занялся строительным бизнесом. В 2004 году его арестовали по обвинению в терроризме, после года заключения он был оправдан Верховным судом Чеченской республики и уехал с семьей в Европу. В Финляндии у него уже двое детей.

«В первую кампанию никто не хотел уезжать далеко, даже в Москву не хотели. Когда война началась, все думали, что она сейчас закончится, и мы вернемся домой. Многие люди, как и мы, оставили дома много вещей, взяли только вещи первой необходимости. Никто не верил, что все это будет продолжаться на протяжении 20 лет», — вспоминает Ломаев.

«О точных цифрах говорить сложно, потому что чеченские беженцы попадают в Европу по квоте для граждан Российской Федерации, — объясняет представительница французской правозащитной организации „Комитет Чечня“ Паскаль Шодо. — Поэтому в официальных отчетах о приеме беженцев, которые предоставляют власти, мы не видим, сколько именно приехало из Чечни. В самом начале второго конфликта также было много мигрантов во Францию, которые представлялись как чеченцы, но чеченцами не являлись. Поэтому все цифры, которые существуют, они приблизительны».

«Старшему 10 лет, младшему несколько месяцев. Я женился очень рано, в 19 лет, во время войны», — рассказывает о своей жизни в эмиграции бежавший десять лет назад из Чечни в Европу Муса Ломаев. За последние десять лет Финляндия стала для него второй родиной: «Дети уже говорят по-чеченски, по-русски, на местном языке. Сейчас в школе у них будет программа по английскому языку. Я занимаюсь тем, чем занимался всю свою жизнь — строительством. У меня тут своя фирма. Люди, которые знают меня в этой стране, они меня знают как Муса-строитель. Если бы меня оставили, не трогая, не пытали, не заставляли бы меня увидеть весь тот ужас, который меня все это время преследует, я бы и сегодня где-нибудь в Чечне делал бы свое дело, строил бы на благо своей республики. Всю свою жизнь, когда я только начинал заниматься строительством, я мечтал быть полезным своему, чеченскому народу, а сегодня выходит так, что я строю в чужой стране, которая поневоле стала моим вторым домом».

Центр Грозного 17 января 1995 года.
Центр Грозного 17 января 1995 года. AFP/ PASCAL GUYOT

После изложения материалов дела и нескольких формальных вопросов судьи просителям убежища слово берет адвокат. Поставленным ораторским голосом Жиль Пикуа обличает «сердечное согласие», заключенное между французским МВД, «штампующим» отказы «бедным чеченским беженцам», и российским президентом Путиным. «Франция была второй страной в мире по приему беженцев! А теперь только 24-я в Евросоюзе», — не сбавляет пафоса адвокат.

За адвокатом вступает правозащитник Саид-Эмин Ибрагимов, его свидетельские показания также не перегружены конкретными аргументами по делу просящей убежище семьи. Экс-министр прочитал суду экспресс-лекцию о 200-летней российской оккупации Чечни. «Я единственный юрист, который помогает бесплатно, поэтому ко мне обращается очень много чеченцев, у которых финансовая ситуация очень плохая», — объясняет после суда правозащитник.

Адвокат Пикуа, выйдя из зала, бросает: «Решение точно будет в нашу пользу» и спешит к уже ждущей в конце коридора новой семье подзащитных. Со мной остается правозащитник Ибрагимов.

Акция памяти Анны Политковской в Париже. 6 октября 2015 года. В центре - Саид-Эмин Ибрагимов.
Акция памяти Анны Политковской в Париже. 6 октября 2015 года. В центре - Саид-Эмин Ибрагимов. RFI / Sergey Dmitriev

«Здесь, в Европе, разные: и те, кто просто из материальных соображений уехал, но 90% — это в основном те, кого преследовали, кто убежал от войны, кто защищал родину — вот такие категории людей. Чеченский народ — очень оседлый народ, и без причины чеченцы никогда не покинут родину. Вы знаете, что происходит там и с прессой, арестовывают людей, пытки, внесудебные казни, и это все влияет на то, что люди просто, спасая свои жизни, жизнь своих близких, покидают родину. То, что беженцы уезжают, бегут оттуда, это реальный индикатор того, насколько там стабильно».

Арби Насугаев помощник министра по делам молодежи, принимающий меня в своем кабинете на проспекте Путина в Грозном, не верит данным о беженцах.

Чеченские девушки на улице Грозного.
Чеченские девушки на улице Грозного. RFI/Muriel Pomponne

«Нет повальной тенденции. Мы такую статистику, во-первых, не ведем, потому что бессмысленно вести такую статистику — люди постоянно куда-то приезжают, уезжают. По крайней мере, я не как госслужащий, даже как частное лицо не замечал, что есть какая-то повальная тенденция. Я в свое время сам уезжал из республики учиться, получил образование и вернулся сюда, — убеждает меня чиновник, курирующий чеченскую молодежь. — Не могу сказать, что есть какие-то повальные массовые тенденции. Хорошо, что у ребят есть возможность куда-то выехать, чему-то новому научиться, посмотреть, как живут люди. Потом, в любом случае каждый человек, научившись чему-то новому, может это реализовать либо там, где находится, либо приехать к себе на малую родину».

Водителю маршрутки Хасавюрт–Грозный Аслану чуть больше 30-ти, у него двое детей, но он очень хочет третьего. Политику Кадырова он в основном одобряет, но ради будущего детей мечтает переехать в Германию. «Вот только машину продам и уеду». Пробираясь по бесконечным пробкам Хасавюрта, Аслан не выпускает из рук телефон — переписывается в WhatsApp (им пользуются в республике все). В специальной тематической группе для желающих уехать идет бурное обсуждение того, через какое агентство лучше получать Шенгенскую визу.

Без услуг посредников чеченцам получить Шенгенскую визу практически невозможно, тем более, если едешь с семьей. «Придется платить», — вздыхает Аслан. Сумма часто доходит до нескольких тысяч евро.

«Раньше, когда я только сюда приехал, первые пять-шесть лет я плохо спал, мне было очень тяжело, — вспоминает живущий уже 10 лет в Европе чеченский беженец Муса Ломаев. — Со временем, когда у меня родились дети, пошли в школу, начали интегрироваться в это общество, я начал понимать, что вряд ли я вернусь в ту Чечню, которая есть сейчас. В той Чечне, которая есть сегодня, мне нет места. Но, как и любой чеченец, я глубоко убежден, что рано или поздно я вернусь в Чечню. Это моя земля. Никто не сможет у меня отобрать ни мою национальную принадлежность, ни мою землю».

Имена некоторых героев репортажа изменены в целях безопасности.

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.