«Мы думали, все временно. Но оно стало постоянным». «Россия против адвокатов» — на «Артдокфесте»

На «Артдокфесте-2024» в Риге показали фильм документалиста Маши Новиковой «Россия против адвокатов». Режиссер проехала тысячи километров вместе от с теми, кто защищал права обвиняемых по самым резонансным делам, и через них показала историю подступающей войны и борьбы за правовое государство. На экране — повседневная работа адвокатов,  которую в СМИ часто не замечают на фоне громких приговоров.

Кадр из фильма "Россия против адвокатов" © Masha Novikova

Маша Новикова живет в Нидерландах, но до начала войны постоянно ездила в Россию и снимала истории о Чечне, протестах и политических убийствах. С RFI на русском режиссер поговорила о ее героях и работе документалиста в современной России.

RFI: Ваш фильм — о надежде или безнадежности?

Когда я начинала работу над фильмом в период пандемии коронавируса, мне казалось, что он будет о надежде. В Варшаве я встретила адвоката Сашу Попкова — его глаза как-то особенно светились. Это и показалось мне символом надежды, что в России есть люди, которые борются за свои права и по-настоящему любят свою профессию. В тот момент они все были в России. Но постепенно, снимая фильм с перерывами, они начали уезжать и не возвращаться.

Каринна Москаленко осталась в Страсбурге, где обычно работала по полгода. Теперь она не выезжает оттуда. Главный герой фильма, Михаил Беньяш, также не может вернуться, хотя и не собирался уезжать навсегда. То есть теоретически вернуться может, но его сразу арестуют. Павел Чиков, которого мы снимали в Казани, был сильным и активным, и казалось, что его ничто не сломит. Но и ему пришлось уехать.

Мы всегда думали, что это временно. Теперь кажется, что временное стало постоянным. Поэтому впечатления о фильме разделились: некоторые видят в нем оптимизм из-за сильных духом героев, а другие — пессимизм, ведь даже такие личности не могут изменить ситуацию в своей стране.

RFI: Возможно, на восприятие влияет то, что фильм в основном показывает события до начала войны. Мы оцениваем не текущую действительность, а прошлое. Как бы вы описали своих героев? Иногда адвокатов в России сравнивают с теми, кто напрасно борется с ветряными мельницами.

У меня в одной из серий есть потрясающий адвокат Михаил Бирюков, который защищал и Илью Яшина, и много молодых ребят, которые выходили на улицы протестовать. 

Я всегда удивлялась, как у него сил хватает. Он не совсем молодой человек. Ну, вот, понимаете, какие-то героические совершенно они люди, верят в то, что они хоть чем-то могут помочь. Вот, например, Владимир Васин, молодой адвокат, который защищал мальчика Никиту Уварова, он до сих пор ездит и навещает его в колонии.

Он не смог, конечно, его вытащить, его все равно посадили и сделали с ним все, что хотели. Но он ему в какой-то степени отца заменил, хотя сам молодой. Вот я увидела, что вся семья тоже к нему стала относиться как к отцу или старшему брату.

То есть возникают у людей настолько доверительные отношения, настолько этим людям, которые попали в эти жернова, нужно за хотя бы за что-то держаться, чтобы кто-то их поддерживал. Поэтому даже и у нас, когда мы снимали, складывались очень добрые отношения с людьми. Потому что они видели, что мы снимаем про них кино, это может им тоже как-то помочь.

А помогало в итоге?

Нет, эффект был. Видите, война когда началась, уже мы последние серии снимали, когда «Мемориал» закрывали окончательно и закрыли. И нет, конечно, нет, уже в России все так далеко зашло, что уже ничто не помогает.

Мы только можем друг друга поддерживать письмами, какими-то добрыми словами.

А если вам задать вопрос не как человеку, связанному с Россией, а как кинематографисту, в чем вы видите свою миссию в этом фильме?

Я уже 35 лет живу в Голландии, в Нидерландах. У меня последние годы было такое ощущение, что все, в России, там ничего хорошего нет и быть не может.

Люди там как бы всего боятся, ничего не могут сделать. А когда я встретила (адвоката — RFI) Сашу Попкова, меня поразили просто его какие-то светлые глаза.

И он сказал такую фразу: Россию спасать уже поздно. Надо спасать мир от России. Это было еще 19-й год.

И мне вдруг как то захотелось показать именно этих людей, которые пытаются что-то сделать, потому что я против такого мнения, что надо все закрыть, плюнуть и забыть.

Я считаю, что так нельзя относиться к такой огромной стране, потому что кроме тех людей, которые одурачены вот этой ужасной пропагандой, есть те, кто просто не может уехать физически, материально. 

Есть те, кто не хотят

Кто-то не хочет, потому что тоже все время надеется, говорит, что вот-вот все это закончится. И не все же имеют такую профессию, что могут где-то в Европе приспособиться. Я считаю, что мы, сидя в Европе, не имеем права их осуждать. Нет, ну, конечно, те, кто добровольцем идет на войну, это понятно. Это я считаю, что я имею право. 

А они ведь тоже идут на эту войну потому, что многие из них, насколько мы можем это говорить, но одурманены вот этой пропагандой.

Хочется, может быть, что-то противопоставить этой пропаганде. Но дело в том, что, к сожалению, они же наших фильмов не видят, они наших книг не читают, у них там все другое. Но хотя бы что-то надо делать, чтобы какой то противовес был, да?

Может быть, хотя бы, чтобы люди поняли, что 200 000  рублей в месяц могли бы им платить за что-то другое. Да, откуда-то деньги взялись все-таки, чтобы солдатам платить. Почему они не взялись на то, чтобы люди просто за эти же деньги что-то строили, создавали?

Вы уникальный человек в том плане, что живете в Нидерландах уже больше 30 лет, но при этом у вас много фильмов, связанных с Россией: с чеченской войной, с убийством Анны Политковской, с другими громкими делами. Вот почему, продолжая жить в Голландии, вы интересуетесь Россией, что вас притягивает?

Это трудный вопрос. Наверное, если бы там было все нормально, может быть, и я бы не думала об этой России. А так как-то больно за нее, наверное, все-таки мне лично. У меня там мама, папа похоронены, у меня там прадеды где-то в разных этих братских могилах.

Я туда ездила, я занималась вопросом сталинских репрессий, думая, что когда мы расскажем об этом, это как-то предотвратит теперешние репрессии. 

Голландия очень благополучная страна, мне там особо не о чем вообще кино снимать, мне кажется, там без меня справиться. А за эту страну все-таки мне больно. Это странно. Я не знаю, почему. Есть люди, которые говорят, уехал и уехал или забыл и наплевать.

Вот герой моего первого чеченского фильма на днях буквально сказал: я все. Я вообще не хочу знать ничего об этой Чечне, для меня ее не существует. Да и ты, говорит, забудь. 

Но я думаю, что он тоже неправду говорит. То есть он так себе пытается это внушить.

У меня есть внуки, которые ездили в Россию, и они хотят ездить туда, им нравилось это все. Почему мы должны все это отдать кому-то? Я, например, честно говоря, думала, что я выйду на пенсию, поеду в России, буду там дрова рубить, печку топить. Последний раз, к сожалению, я была в сентябре 22-го года. Потом у меня умерла мама, и я даже не ездила на похороны. Уже были какие то моменты, когда нельзя уже было возвращаться.

Это все очень больно. Понимаете, это не я выбор такой сделала. Это за меня. Кто-то решил за нас всех, за моих детей, за моих внуков. Кто-то решил, что мы не можем ездить на родину наших предков. 

Я всегда хотела быть свободным человеком, я поэтому и уехала 35 лет назад, потому что мне казалось, что я свободный человек. Вот хочу и поживу в Европе. Но я никогда не думала, что будет ситуация такая, что нельзя будет вернуться в Россию хотя бы на каникулы

Почему документальное кино в России сейчас практически ассимилировали именно с протестом?

Потому что еще до какого-то года можно было снимать в России, наверное, кино про что-то такое... Как мне иногда говорили, снимай про природу, и все будет хорошо. Но после 14-го года это уже когда Крым отжали, уже нельзя было молчать.

Об этом я снимала и на Майдане, и в 15-м году в Восточной Украине. И когда началась настоящая война. Мы же все понимаем, что это что-то абсурдное, что мы сейчас проснемся, и ничего этого нет. Но к этому же шло, и хотелось предупредить об этом в Европе.Мне хотелось предупредить: ребят, нельзя так спокойно относиться к тому, что узурпировали власть в стране, что Крым аннексировали. А в Европе на это как смотрели? Ну, не надо портить отношения, как бы, да?

Интересна ли сейчас Европе и европейскому зрителю Россия, или есть тенденция смотреть исключительно на Украину и последствия войны там, закрыв глаза на происходящее по другую сторону границы?

Вы знаете, такое, конечно, было два года назад, что только все Украина, Украина. Но я уверена абсолютно, что это просто звенья одной цепи. И нельзя говорить только об Украине, не говоря о том, что происходит внутри России. Любое изменение в России может произойти только изнутри. 

В Нидерландах мои фильмы смотрят люди, и многие мне потом говорят, что спасибо, что мы что-то узнали, что-то поняли для себя. Но в Балтике сложнее намного, когда я монтировала кино и делала постпродакшн в Литве, то те люди, которые могли бы показать фильм, как-то боятся. Это пройдет, наверное. Те страны, которые так сильно пострадали от Советского Союза, они, конечно, очень настороженно относятся. 

Возможно ли сейчас документалистам по-прежнему показывать Россию в условиях войны и военной цензуры?

Лично я не могу туда поехать. Поэтому я не знаю, как снимать, подвергать опасности. Допустим, сказать, операторам, которые остались, для меня снимать, вот этого я не буду делать. 

Я не могу подвергать других людей опасности, которые я не взяла сама на себя. 

Для меня сейчас закрытая тема снимать о России. Но стало более интересно другое. После начала войны в Израиле все раскололись на про и анти: почему люди, не слыша друг друга, не могут вовремя остановиться? Почему идет этот конфликт? 

Я сейчас пытаюсь сделать фильм в Европе, не в Израиле, именно в Европе, о том, как понять и услышать друг друга.

Но, честно говоря, допустим, я могу и на пенсию уйти. А очень многие, например, российские режиссеры, бывшие российские режиссеры ко мне обращаются, молодые, просят помочь им. И в этом смысле очень тяжело русским молодым режиссерам в Европе сейчас получить финансирование, получить какие-то возможности делать кино. Это очень грустно, потому что много талантливых ребят.