Демьян Кудрявцев о «внутривидовой борьбе» российской оппозиции и «серьезных врагах» режима Путина

«Это проблема системная, а не человеческая». Так медиаменеджер и поэт Демьян Кудрявцев прокомментировал недавнее «выяснение отношений» в российских оппозиционных кругах, связанное с расследованием ФБК о бюджете мэрии Москвы и спорами вокруг обращения с призывом к ЕС снять санкции с владельцев «Альфа-групп». В интервью RFI Демьян Кудрявцев объясняет «системные причины», которые толкают российскую оппозицию к «внутривидовой борьбе», называет настоящих серьезных противников режима Путина, который «стопроцентно закончится», вне зависимости от действий оппозиционных сил.

Демьян Кудрявцев © screenshot Youtube

RFI: Почему российская оппозиция вместо того, чтобы искать точки соприкосновения, находит то, что разъединяет?

Демьян Кудрявцев: Это связано, прежде всего, с тем, что у российской оппозиции нет никаких легитимных способов проявлений и реализации своих политических программ. Как обычно, на самом деле, в этом виновата власть. Не то чтобы даже конкретно эта, но как бы историческая и традиционная, потому что в отрыве от любой легитимной деятельности, от любой легалистской формы в оппозиции нет ни смысла, ни опыта, ни навыка к коалиционной деятельности. В подполье, как мы понимаем, коалиция не нужна. Она практически отсутствовала во все времена подполья. Союзы эсеров и меньшевиков появились только к моменту допуска их в Госдуму I и II созывов. В радикальной среде, в среде, в которой нет никаких инструментов обмена ресурсами (голосования или чего-то, что требует этого сотрудничества), люди радикализуются, и их главным качеством является непримиримость по отношению к власти, например. В связи с тем, что эта непримиримость пока не привела их к победе, но стала их органическим свойством, она, разумеется, проявляется и в отношении к потенциальным союзникам, делая их не союзниками.

Несколько месяцев назад мы наблюдали в чем-то похожую ситуацию с отзывом в Латвии лицензии у телеканала «Дождь» — одного из немногих оставшихся независимых СМИ. Люди, которые должны были бы поддержать «Дождь» в этой ситуации, начали радостно его топтать и говорить: мол, зачем вам лицензия, вещайте себе в YouTube. Наверное, не все видят разницу между профессиональным телевидением и YouTube. Что здесь работает, зависть, что у кого-то из близких по духу что-то получилось?

Может быть, и зависть, хотя зависть — свойство персональное, оно статистически неизмеримо. Мне кажется, что работает что-то другое. В отсутствие возможности консолидации для межвидовой борьбы усиливается внутривидовая. Это никак не иначе по отношению к тому, что я вам сказал вначале.

Ответ, который я вам даю, — системный, поэтому он работает и в частных случаях тоже. Если бы взаимодействие помогало оппозиции решать какую-то насущную проблему, этот диалог бы строился иначе. Если бы задачей оппозиции была бы возможность взять кусок власти или всю власть путем консолидации компромиссов, она бы это сделала. В связи с тем, что такой возможности у нее сегодня нет, единственная возможность оппозиции проявлять свое осмысленное свойство — это разность и непримиримость, она это, собственно, и проявляет.

Ничего нового и оригинального в этом нет. Вспомните переписку Троцкого с Каутским, а не со Струве. Российская политика так устроена, что полемика с власть предержащими отсутствует, она невозможна. Они глухие, слепые, жадные и защищены штыками.

Поэтому российская оппозиция всегда спорит между собой до того момента, пока не может прийти к власти, пока не складывается другая ситуация, которую можно назвать революционной, реформистской или еще как-нибудь.

Исторические параллели сегодня возникают не только с тем, что происходило сто лет назад. Во времена позднего СССР диссиденты сидели в тюрьмах за разное, но еврейский диссидент Натан Щаранский находил точки соприкосновения с христианским религиозным активистом Владимиром Порешем, потому что у них был один враг — советская власть. Сегодняшняя власть не менее, а может быть, и более авторитарна. Почему сейчас поиск компромиссов в оппозиционной среде, в отличие от советской диссидентской невозможен?

Потому что силы, о которых вы говорите, нынешняя российская оппозиция, не диссиденты. Диссиденты не пытались взять власть в стране, они не имели перед собой политических задач. Задачей диссидентов была правозащита, а это принципиально разные вещи. Сегодня те, кто является правозащитниками, прекрасно находят общий язык между собой. Елена Костюченко не спорит с Зоей Световой. Погибшая Наташа Эстемирова не выясняла отношений с кем-то в Дагестане. Этого не было и нет, потому что правозащитникам это несвойственно, это другой тип деятельности. Зато свойственно политической оппозиции. И надо сказать, что это прекрасным образом исчезает, как только появляется легальное поле для ее деятельности.

То есть в случае, если, допустим, путинская власть закончится, можно рассчитывать на то, что оппозиция найдет какие-то точки соприкосновения?

Я не вижу здесь никакой прямой связи с уходом Путина, потому что вместо него может прийти Пригожин или кто-нибудь еще — ситуация не изменится. А может случиться наоборот: Путин не уйдет, но ситуация может вынудить его создать конкурентное политическое поле, каковым был, предположим, эпизод с допуском Алексея Навального в 2013 году на выборы мэра Москвы, когда все политические оппозиционные силы поддержали Навального, и в этот момент с ним не спорили. Потому что была легалистская возможность получить какой-то эффект — и здесь неважно, выиграл или нет — эффективно показать, сколько людей готовы проголосовать. Поэтому напрямую перспективы оппозиции связаны не с уходом Путина, а с появлением легального поля.

Тут возникает следующий вопрос, если российская оппозиция уже сейчас делит шкуру неубитого медведя, то есть ли гарантия, что в этом легальном поле они не начнут между собой дележ, но только уже портфелей, денег или чего-то еще?

Безусловно, начнут. Это делает любая власть в мире. Ну и что? При этом способ делить эти портфели является и возможностью договариваться, создавать коалиции, вести переговоры, совершать политические размены и так далее. Поэтому, конечно, это будет! Но разве мы не видим это в любом другом парламенте — от голландского до канадского?! Партии конкурируют между собой. Просто, кроме того, они еще и сотрудничают. Вне легального поля они сотрудничать не могут, в этом нет никакого смысла, никакого выхода, как им кажется. Это системная проблема.

Максим Кац на своем канале в YouTube обратил внимание на то, что в своей внутривидовой борьбе оппозиция забывает об избирателях. Вы с ним согласны?

Чтобы думать об избирателях, неплохо бы этих избирателей иметь, в смысле — неплохо было бы иметь выборы. Первичная задача избирателей — это как бы устроить так, чтобы эти выборы были, и исчезли те препятствия или люди, которые этому мешают. С моей точки зрения, поведение оппозиции не приближает этот момент по другим причинам, я бы делал что-то другое, но это вовсе не значит, что они все глупее Каца и не думают об этом. Когда Ленин писал критику эмпириокритицизма, ему тоже нужно было бы сказать: «Что-то ты об избирателе не думаешь», просто потому что его избиратель не был в состоянии понять эту книжку. Но, на самом деле, он думал об избирателе, потому что с помощью своих теоретических работ кристаллизовал ядро будущей политической силы, в которой он взял власть и повернул ее в ту сторону, в которой она смогла взять власть. Такова была его дума об избирателе.

Это разговор в пользу бедных, потому что Максим Кац говорит все верно, при этом не следует собственным рекомендациям. Он призывает всех не ссориться, но при этом не может остановиться в обвинениях, предъявляемых всем остальным. Я еще раз повторю — это проблема системная, а не человеческая.

На одном из обсуждений форума Свободной России был замечен Альфред Кох, человек, который сделал немало для уничтожения свободы прессы в России. Это он развалил НТВ, продавая широкой публике это деяние как «спор хозяйствующих субъектов». Сегодня, когда оппозиция готова вспомнить Алексею Венедиктову даже самые мелкие прегрешения, а он в ответ им — тоже, Коху развал НТВ почему-то не припоминают и даже приглашают его на дискуссии. Память коротка или причины кроются в чем-то другом?

Тут надо разобраться, хотите ли вы согласия внутри оппозиции, и тогда вот вам пример — все помирились с Кохом. Если вы хотите разлада, то тут ведется спор о чистоте рядов. Я вам могу объяснить, почему происходит и то, и другое, но чего вы хотите?!

На форуме «Свободной России», как известно, нет представителей Навального, которые являются борцами за чистоту рядов. А у тех, кто там есть, более взрослых людей, есть опыт работы внутри легальных структур, и этот опыт заставляет их вспомнить о том, что иногда по некоторым поводам можно договориться: в частности, о том, что по прошествии стольких лет новая оппозиция может включать в себя людей, которые поддерживали Путина. Таких, между прочим, очень много, включая, например, самого Алексея Навального до 2005 — 2008 годов.

Вообще, в России нет людей, которые бы не поддерживали Путина, в том числе в оппозиции. Кроме Сергея Пархоменко, я таких не знаю. Я был арестован и выслан из России Путиным в 2000 году — 23 года назад. Я думаю, что являюсь оппонентом Путина с самым большим стажем, но это не помешало мне в 1999 его поддерживать. Так что, если мы начнем меряться тем, у кого партийный билет с какого года, то российской оппозиции не будет вообще.

У советских диссидентов, о которых мы с вами говорили, был такой тост: «За успех нашего безнадежного дела!». Насколько сегодня борьба с существующей властью дело безнадежное? Возможен ли успех?

Эта борьба стопроцентно закончится вне зависимости от того, что делают сегодняшние оппозиционные силы. Эта власть страшно неэффективна, чудовищно несовременна и имеет врагов гораздо более серьезных, нежели внутренняя оппозиция, например, всеобщий мировой капиталистический строй в лице великих держав. Поэтому эта власть стопроцентно закончится.

Современная политическая оппозиция, вообще-то, с ней не борется, потому что способов эту власть свергнуть у нее нет. Современная политическая оппозиция занимается вопросом — кто и на каких условиях будет управлять Россией после падения режима. Отсюда, надо сказать, усиление внутренней политической борьбы, внутривидовой.

Поэтому успех этого безнадежного дела наступит, вне всякого сомнения, без всякой зависимости оттого, что мы создаем сегодня. Ну, и, собственно говоря, даже дела-то никакого нет, потому что все делают что-то другое.