Умереть в мифе или жить в истории?

Филолог Гасан Гусейнов в воскресной колонке RFI о языке говорит о речевых формулах советского старояза. Как старояз программирует действия людей, вот уже почти четверть века слушающих откровения Владимира Путина?

Выставка «SUPERPUTIN» в московском музее ультра современного искусства UMAM (2017). AP - Pavel Golovkin

Чем миф отличается от истории? Оставим в стороне вопрос, отчего же именно эти слова, пришедшие в русский язык из древнегреческого, а по дороге обжившись в несколько других языках, так важны для нашей ориентации в своем пространстве-времени. Так получилось, что во всех европейских языках главные, опорные понятия интеллектуальной и социальной жизни были когда-то позаимствованы у более развитых цивилизаций. Так было, и так будет.

Даже такие, казалось бы, простые противопоставления, как закон и беззаконие, выдумка и действительность, опираются на школу мысли и дисциплину труда. Греческое слова «школа» означает, среди прочего, и свободное время, которое молодому человеку требуется для освоения учения, или «дисциплины», без которой невозможно осмысленное существование взрослого человека.

Особенно остро греческие понятия впиваются в самую плоть нашей мысли, когда мы становимся свидетелями надругательства над жизнью и чувствами людей. И когда совершающий эти надругательства прекрасно знает, что он делает.

Именно это надругательство совершают над людьми, говорящими на русском языке, Владимир Путин и его подельники, собравшиеся 30 сентября в Кремле. Это собрание было посвящено включению в состав Российской Федерации четырех областей Украины. Территория этих областей была частично захвачена сначала весной 2014, а затем — с 24 февраля 2022 года. Свидетели и соучастники этого присоединения к преисподней с изумлением выслушивают речи Путина.

Выступая перед депутатами, правительством, священнослужителями, а также несколькими бандитами, которые возглавили оккупационную администрацию в Украине, Путин объяснил, что нарушил важнейшие международные законы, потому что счел их «несправедливыми по отношению к России». Противопоставление международного «закона» нашей «справедливости» объясняет лозунг, который находят на нашивках российских солдат: «Я не верю ни во что, я тут просто для насилия».

Этот лозунг и является словесным зеркалом, в которое приходится смотреть гражданам Российской Федерации. Что же они там видят?

Они там видят миф о себе самих. Ведь чем миф отличается от истории? История — это поиск достоверного знания о себе и о мире. И как наука, которая меняется во времени, и как повествование о событиях, подтвержденное документами и материальными свидетельствами. Например, историки, начав изучение Троянской войны, давным-давно установили, что этих войн было несколько. Миф — тоже повествование. Но это повествование отвечает на один-единственный вопрос. И это вопрос о начале всего.

Жить в мифе значит задавать людям вопрос: «Согласны ли вы с тем, что принадлежите к великому тысячелетнему государству?»

Сторонники отвечают: «Да!»

— Признаете ли вы, что наше великое тысячелетнее государство распалось в 1991 году?

— Да!

— Считаете ли вы, что этот распад не был справедливым?

— Да!

— Хотите ли вы восстановить справедливость?

— Да.

— Готовы ли вы принести жизнь на алтарь восстановления великого тысячелетнего государства?

— Да!

Миф, объединяющий людей, тем сильнее, чем больше сведений накопилось за последние десятилетия у историков, как раз и занятых постоянным переписыванием истории.

История — это критика старых источников и добывание новых, это постоянное переосмысление прошлого с использование все более совершенных оптических приборов. В стремлении к истине историкам приходится расставаться с фактами, которые оказались выдуманными, с документами, которые оказались сфальсифицированы, со свидетелями, которым, оказывается, и раньше нельзя было доверять.

Совсем другое дело — миф. Миф примиряет и взаимоисключающие события: все зависит от того, что и где пересказывает этот миф. Для одного рассказчика Пенелопа — верная жена Одиссея, двадцать лет ждавшая возвращения мужа, для другого она — подруга всех женихов, ухитрившаяся родить от них новое божество — Пана. Для одного рассказчика Одиссей стремится во что бы то ни было попасть на родную Итаку, для другого итакиец до последнего прячется у попадающихся ему на пути женщин, лишь бы не вернуться домой, потому что оракул предрек ему потерять жизнь от руки сына.

Росийская империя создавалась путем кровавого подавления соседей и присоединения их земель к империи. Это — скучная историческая истина.

Российская империя и СССР строились естественно под громкий шум одобрения. Это — радостный миф.

Сила истории в углублении знания о том, как устроен мир, в котором сегодня живет человек, в способности научить человека рассуждать и спорить с другими.

Сила мифа — в способности погрузить человека в мечту, в способности научить человека узнавать врага этой мечты и с легким сердцем убивать этого врага.

Путинский человек — это верующий в тысячелетнюю Россию, которую разнообразные супостаты, предатели, враги хотят уничтожить прямо сейчас, у нас на глазах. Эти супостаты придумали одинаковые для всех законы, организовали новомодные фейки, лишь бы только мы забыли о нашем настоящем прошлом, о нашем настоящем величии, о нашем предназначении, которому больше тысячи лет.

Как и в древнегреческих мифах, в путинской мифологии есть вкрапления реальных событий прошлого. Для того, чтобы вызвать доверие к ним, Путин пользуется идеологическим староязом. В отличие от новояза, которым этот язык был при своем становлении, вторичный его разогрев только напоминает бывшим советским гражданам звуки их молодости. Люди отзываются на слова о «великой освободительной миссии нашего народа», о «войне с нацизмом», враге, который «грозит расправой», о «наших традиционных ценностях», но главная формула сводится к надписи на шевроне одного из бандитских формирований, воюющих на территории Украины: «Я не верю ни во что, я тут просто для насилия».

За почти четверть века строительства путинского мифа он постепенно обрел плоть и кровь — в войне с Грузией и в половинчатом присоединении к РФ Южной Осетии и Абхазии в 2008 году, в захвате Крыма и части Донбасса в 2014, наконец — в убийстве тысяч мирных граждан Украины под тем предлогом, что в Украине произошел государственный переворот и возникла Анти-Россия.

Руины и жертвы Украины в глазах путинских сторонников — это наказание за предательство великого общего прошлого, тысячелетнего Русского Государства.

Кого способно захватить такое представление? Самых бедных, самых неприкаянных, людей, которым легче всего поверить, что роспуск СССР — «величайшая геополитическая катастрофа ХХ века». Была ли их собственная жизнь неудачей? У кого-то — да, была. Кому-то удобнее думать, что была. Как хорошо, что можно представить ее результатом заговора страшных сил, этой самой геополитической катастрофой, а не моим личным провалом.

Согласие с основным мифом бывает активным и пассивным. Согласные активно прогоняют сомнения и идут воевать или посылают на войну своих близких.

— Что скажут соседи (друзья)?

— Есть такая профессия — Родину защищать.

— Мужик я или не мужик?

— Если не мы — их, то они — нас.

— Не бежать же мне в самом-то деле…

Программирующие поведение людей формулы старояза не подвластны времени и гладко входят в распиаренную «Днем опричника» Владимира Сорокина «верзоху» каждому активному носителю мифа о «тысячелетней России». Сорокинская гусеница мобилизации выстраивается и шагает на запад.

О согласных же пассивно, но все-таки не желающих за этот миф умереть по-настоящему, говорят:

«Она уверена, что его не тронут».

«Он думает, его не тронут».

«Ясно, что их-то не тронут».

В слове «тронуть кого-либо» понятно значение «причинить кому-либо зло».

Но это зло удесятеряется тем, что «тронутого» отправляют, в первую очередь, убивать других людей. А во вторую очередь — и самого его на смерть.

Говорящий «она уверена, что его не тронут», произносит, таким образом, заклинание, аналогичное короткому замыканию. Сказав это, она/он перестает думать сам/а и предлагает забыться тому, кому это все говорится:

— «она уверена» предлагается дочитать «и она права»;

— «он думает» предлагается дочитать «и не пытайся его разубедить».

В ответ адресат замирает тоже. И тогда приходит старинная советская формула:

«Знаешь, я стараюсь об этом не думать».

«Знаешь, не думай об этом».

«Давай поговорим о чем-нибудь другом».

«История не задалась, но, может быть, мы найдем какой-нибудь другой миф, получше?» Спрячемся в какой-нибудь другой, далекой от ТВД славянской стране, где (поелику возможно, тоже без украинцев!) — поговорим о своем, о сокровенном?

Или, на худой конец, помолчим об этом. Хочется хотя бы выглядеть пристойно, если не можем предложить друг другу ничего более разумного, чем бегство. Но для этого ведь надо забыть об украинцах и Украине, вот ведь как неудобно получается.

Языка, избавляющего от мифа, русское общество создать не успело и смотрит как завороженное в зеркало, из которого на него глазеет Владимир Путин. Как выплыть из путинского «океана мифов, иллюзий и фейков»? Кто заберет нас у людоедов и вернет, наконец, цивилизованному человечеству?