«Будут расти цинизм, апатия и недоверие к взрослым» — что думают российские учителя о «Разговорах о важном»
Учебный год в российских школах начался с «Разговоров о важном». Упоминания «специальной военной операции», украинских «националистов и «героизма» российской армии в Украине исчезли из рекомендаций Минпросвещения уже на вторую неделю учебы. С тех пор каждый преподаватель проводит эти обязательные классные часы, руководствуясь собственными этическими представлениями, часто с вынужденной оглядкой на школьную администрацию. Русская служба RFI поговорила с преподавателями, родителями и учениками.
Опубликовано:
«Флаг поднимали, один мальчик сыграл на пианино гимн, он занимается музыкой, и все хлопали. Но, думаю, на этом все и закончится. Кому это нужно, кто будет в понедельник вставать к поднятию флага? Я своих будить не буду», — говорит Ирина С. (все ответившие на наши вопросы попросили не называть их фамилии и номера школ — RFI). Дети Ирины учатся в одной из школ Светлогорска (Калининградская область).
О том, что с 1 сентября каждая учебная неделя будет начинаться с поднятия флага и исполнения гимна, стало известно еще весной. Глава Минпросвещения Сергей Кравцов заявил также, что с 5 сентября в школах начнутся «Разговоры о важном», посвященные «ценностям российского общества, патриотизму и гражданскому воспитанию, историческому просвещению, вопросам нравственности и экологическим проблемам». С этих обязательных классных часов начинается теперь в школах каждый понедельник. Раньше «классный час» не был формализован. В зависимости от школы, его проводили раз в месяц или раз в четверть, в некоторых школах классных часов вообще не было.
Для «разговоров» Минпросвещения опубликовало методички. Младших учеников ждало «принятие идеи о действенной любви к Родине», старших школьников — рассказы о российской армии и ее «подвигах» во время войны, которую в России называют «спецоперацией». Однако вскоре из рекомендаций, разосланных по школам, военная тематика практически исчезла. Независимый профсоюз «Альянс учителей» подчеркивает, что это — результат «огромного внутреннего сопротивления» тех, кто не молчал, — родителей, учителей и самих школьников.
Профсоюз утверждает, что получает 30-40 писем в день от преподавателей и родителей. В социальных сетях учителя, воспитатели исследователи пособия, что подготовить детей и родителей к новому учебному году, и ответить на вопрос «Я боюсь пропаганды в школе моего ребенка. Как быть?»
Как прошли первые уроки «Разговоров о важном»
Анна С., преподаватель литературы в одной из престижных московских школ, рассказывает, что в присланных рекомендациях нет прямого указания делать акцент на «спецоперации», рекомендуется говорить на общегуманитарные и общечеловеческие темы. По ее мнению, городской департамент образования «хочет все это спустить на тормозах». «Идеи, что ядром этого должна стать военная тематика, нет».
Анна считает, что, хоть в московских школах и приходится соблюдать формальности, — поднимать по понедельникам флаг и слушать государственный гимн, но процедуру стараются смягчить и переакцентировать. «По моему ощущению и после общения с коллегами: энтузиазма не наблюдается и достаточно формальное к этому отношение. И детей, и преподавателей. Никто не мечтает, не рвется вложиться в эту акцию. Да, флаг поднимали. Всегда есть дети, которые любят такие вещи и готовы поиграть. Нашлись мальчики, которым нравится поднимать флаг. Но я не слышала, чтобы где-нибудь эта акция проходила с большим эмоциональным подъемом», — говорит она.
Андрей П., преподаватель математики, также из Москвы, провел «разговоры о важном» в шестом классе. «У учителей было две возможности, — рассказывает он. — Либо скачать c сайта, который для этого существует, проморолики и плакаты и сделать презентацию, перемежая эти материалы разговорами. Либо просто на эту тему поговорить. У меня разговор не очень получился. Тема была «Россия — страна возможностей», а дети маленькие, шестой класс, разговаривать о будущем с ними очень сложно. Мы пытались сформулировать, кем они хотят быть, и можно ли их мечты реализовать в нынешний момент. Я им говорил, что в прежние времена отсутствовали социальные лифты, и мы рассуждали, есть ли такая возможность сейчас, возможно ли реализовываться в России, или необходимо искать возможности реализации где-то еще. У моего коллеги 11 класс, там разговор был интереснее. Они вообще эти ролики не смотрели, а разговаривали».
Учителя, которые не поддерживают российское вторжение, стараются заменить «Разговоры о важном» обычными уроками или разговором на школьные, организационные темы. «У нас флаг поднимали под запись (гимна — RFI) по-быстрому, — рассказывает старшеклассница Лена С. из Петербурга. — А потом вообще ничего не было, просто классный час». Родители со своей стороны тоже стараются сделать так, чтобы их дети под разными предлогами пропускали утро понедельника. «Альянс учителей» даже выпустил шаблон заявления в школу об отказе присутствовать на этих уроках. Те, кто не хочет афишировать свои воззрения, отгораживаются медицинскими справками и любыми другими способами.
По-другому проходят «разговоры о важном», если учитель поддерживает российские военные действия. Издание «Важные истории» опубликовало запись такого занятия, также в одной из школ Москвы.
«Учительница: Из окна первого этажа выпрыгнула женщина с ребенком и побежала. Слышал кто-то историю? Что там дальше произошло?
Дети отвечают, что не слышали.
Учительница: И побежали они в сторону русских. Что произошло, как вы думаете? В маму выстрелили из этого дома националисты. Мальчик встал около мамы, года четыре мальчику. (Учительница начинает плакать. — прим. «Важные истории») Ему прям в голову выстрелили. Вот это я вообще понять не могу. Как можно назвать этих людей, каким словом?
Дети молчат».
«У нас пока ничего ужасного нет, хотя сама необходимость проводить обязательные классные часы не очень удобна, продолжает Анна С. — Это нарушает нормальный учебный процесс, на это тратится золотое время — утро понедельника, и, конечно, всем его безумно жаль. Приходят бодренькие, свеженькие дети, а вместо учебы надо будет тратить время на ерунду. Но тут все зависит конкретно от администрации и учителей, как они будут выкручиваться. У меня такое ощущение, что некоторые дети просто вообще не будет приходить».
Слушать такой урок, по ее мнению, никто не будет, и пока что есть много способов этого избежать. В том числе легально: «Дети не будут приходить, и родители не будут их пускать. Если не будет репрессий и давления, это все сойдет на нет, как и все предыдущие нововведения в образования. То все должны были в шахматы играть, то православие везде. То хоровое пение, то платные кружки, то бесплатные, — чего только не было. Мой прогноз, что, когда начнет резко темнеть, наступят длинные темные ночи, дети будут уставать, им будет тяжело вставать, предметники начнут опаздывать с программами, и все сойдет на нет. Если, конечно не будет жестких репрессий».
Однако посещаемость детей фиксируется в электронном журнале, который виден не только школьной администрации и родителям, но и департаменту и кураторам. «Как с этим будет работать классный руководитель, это его выбор», — говорит Анна.
Давит ли система на учителей?
С начала войны в российских школах было уже несколько случаев доносов школьников на учителей. Не ограничивают ли себя учителя в подобной ситуации самоцензурой? «Дети и раньше задавали вопросы, война началась за полгода до появления «Разговоров о важном». Я всегда отвечала прямо. Я веду литературу, и считаю, что должна своим ученикам говорить правду, если я учитель. Конечно, дети бывают разные, они могут записать на телефон, передать, настучать. Такое бывает. Но если я не доверяю детям, коллегам и родителям, то, наверное, нужно уходить из профессии», — отвечает Анна С. — «А того, что я наговорила вне школы, уже хватает, чтобы меня наказать».
Администрация школы, в которой она работает, скорее всего постарается не дать в обиду своих преподавателей. Но во многих школах дети подвергаются давлению. Питерская «Ротонда» пишет, что в ответ на отказ от классных часов, «руководство школ стало давить на родителей: им угрожали, что учителя будут плохо относиться к их детям или вовсе отчислят их».
Посередине между понимающим отношением к нежеланию присутствовать на уроках пропаганды и давлением со стороны школы существует и третий вариант — военные действия, развязанные Россией в Украине, просто исключены из разговоров.
«Война — это тема, вроде, публично обсуждаемая, но в локальном общественном пространстве ее не принято обсуждать. чем дальше от зоны боевых действий, тем менее это актуально для россиян. Для большинства московских школьников это сугубо телевизионная новость. Это не событие, это что-то происходящее где-то. Значительная часть детей вообще живет не в этих новостях. Они не читают новости, не смотрят и не читают паблики, они не в этом. У них свои интересы», — отвечает Андрей П. на вопрос о том, затрагивалась ли в «Разговорах о важном» тема войны.
Сам Андрей тоже предпочел не говорить о войне. «Это больная тема, и нарываться на столкновение мнений сложно. А кроме того, наиболее здравомыслящие родители вообще строго-настрого запретили своим детям на эту тему где-либо высказываться». Он считает, что это правильно, потому что внутри детского коллектива может возникнуть конфликт, и опасность именно в этом. — «Администрацию школы это вообще не интересует. Проблема внутри коллектива. Не исключен конфликт между детьми, а зачем он нужен. У меня учатся дети разных национальностей, русские, украинцы, казахи, таджики, евреи, кого только нет. Государство наверняка будет придумывать, как донести до школьников мысль, что в основе (войны — RFI) не национальный вопрос. Поэтому у нас по новостям показывают новые учебники украинского языка, литературы и так далее».
Учеников Елизаветы К., наоборот, война затронула глубоко. Елизавета — не школьный преподаватель, а репетитор, готовит к ЕГЭ по русской литературе и истории. Ее ученики, как она говорит, «из хороших школ, со здравыми взглядами». Вдобавок, отношения с ними не так формализованы, как в школьных стенах.
«Со своими выпускниками я дружу, — рассказывает она. — С начала войны многие приходили в слезах. Начались расколы в семьях, причем в таких, где родители с высоким уровнем образования, с иностранными языками, и были в непосредственном контакте с зарубежными коллегами. Но дети разные. Один мой бывший ученик, умнейший парень, закончил МГУ, пошел на госслужбу, позвонил мне в начале марта и сказал: "Я знаю, вы по-другому думаете, но я хочу с вами поделиться, вы для меня важны, — такой подъем, такое счастье, святая Русь встает!" Они молодые. И даже в тяжелые дни марта они были веселые, потому что молодые. Они верят в свое будущее, хотят получить образование».
Андрей говорит, что «о доносах (учеников на учителей — RFI) не слышал». Давления он тоже не ощущает, хотя свою фамилию решил в интервью не называть. «Какое давление, если в Москве не хватает сотен учителей математики? Попробуйте на меня надавить, я плюну и уйду в соседнюю школу. А если не возьмут в государственную, уйду в частную, там тоже полно вакансий. Как на меня давить?»
Случаи увольнения несогласных учителей, тем не менее, имеют место. Но возмущение «Разговорами о важном» часто бывает вызвано не фактом усиления пропаганды в школьном образовании, а бесправием учителей. За классные часы не доплачивают, учителя должны проводить их бесплатно.
«Все зависит не от образования и не от школы, а от семьи»
Самым серьезным противовесом любым школьным влияниям до сих пор, по общему мнению, остается семья, родители.
«По моему опыту, школа ничего не может сделать против семейного влияния, — говорит Елизавета К. — Все зависит не от образования и не от школы, а от семьи. За все это время (с начала войны в Украине — RFI) мне пришлось исключить только одну девочку. Исключаю я очень редко, но эта девочка была опасная, я поняла, что она может на меня донести, и мы расстались. Она была под сильным влиянием отца из очень жестко воцерковленной православной семьи. В таких семьях обычно поддерживают военное вторжение».
Учить детей Елезавета предпочитает с помощью фактов— «Бить детей в лицо гимном бессмысленно. А дать им историю и литературу так, что ты поймешь, как все это было и драматично, и сложно, и досадно — нужно. Они выходят людьми, любящими это все, болеющими и понимающими. Когда все это началось (война — RFI), мы по истории проходили XVII век. Кровь льется рекой, в Украине бесчинствует Хмельницкий, в России чума, и мы берем левобережную Украину. Ученики мне говорят — «прошло 400 лет, чем мы занимаемся? Мы опять берем левобережную Украину? Опять с потоками крови?» Я заставляю их учить мирные договоры. Вот, например, Бессарабия, которую Россия то берет, то теряет, то с устьем Дуная, то без устья. Поход Петра, поход Миниха, две русско-турецкие войны, Кутузов и Бухарестский мирный договор, а затем Адрианопольский мирный договор при Николае Первом, Крымская война, Русско-турецкая война при Александре Втором, и так до Риббентропа (пакта Молотов — Риббентроп 1939 года — RFI). И все это время кровь рекой. И дети меня спрашивают — «а почему мы три века все заливаем кровью и берем Бессарабию?».
Когда все это началось (война — RFI), мы по истории проходили XVII век. Кровь льется рекой, в Украине бесчинствует Хмельницкий, в России чума, и мы берем левобережную Украину. Ученики мне говорят — «прошло 400 лет, чем мы занимаемся? Мы опять берем левобережную Украину? Опять с потоками крови?»
Пропаганда в школе — она опасна?
Беда заключается не в том, что детям будут промывать мозг», — говорит она. — Потому что чем больше будут промывать, тем больше будет отторжение. Дети прекрасно умеют отличать правду от фальши. Проблема в том, что это будет способствовать росту недоверия к взрослым. Когда подростки увидят взрослых, которые им откровенно врут, это будет способствовать росту цинизма и апатии и разрушать доверительное отношение к учителям, там, где оно существует».
Андрей П.особой беды в «Разговорах о важном» не видит. Его больше волнует, что у детей «вообще нет ценностей» и чувства товарищества. Он считает, что этому может противостоять «пропаганда ценностей», для которой вполне подходят классные часы.
«Ничего страшного, — говорит Михаил В., внучка которого учится в седьмом классе в Воронеже. — Я хорошо помню, как это было в Советском Союзе. Все превратилось в карикатуру, и на пропаганду просто не обращали внимания, все смеялись. Чем абсурднее все будет, чем быстрее все превратится в маразм, тем скорее оно отпадет и исчезнет».
Анна С , несмотря на то, что в ее школе администрация относится к новым классным часам как к формальности, все равно «безусловно видит в них беду». «Беда заключается не в том, что детям будут промывать мозг», — говорит она. — Потому что чем больше будут промывать, тем больше будет отторжение. Дети прекрасно умеют отличать правду от фальши. Проблема в том, что это будет способствовать росту недоверия к взрослым. Когда подростки увидят взрослых, которые им откровенно врут, это будет способствовать росту цинизма и апатии и разрушать доверительное отношение к учителям, там, где оно существует».
Мы думали, вы воспитали в нас патриотов, а мы, оказывается, национал-предатели. Так теперь и будем себя называть.
Елизавета К. полагает, что происходящее в школе и, в целом, в России, приводит к разрыву не только со школой, но и со страной в целом: Когда Путин произнес речь, в которой говорил о "национал-предателях", мои выпускники мне написали письмо. С очень горькой иронией написали — "мы думали, вы воспитали в нас патриотов, а мы, оказывается, национал-предатели. Так теперь и будем себя называть"».
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться