Родители тоже могут оказаться не такими бесячими

В своей воскресной колонке Гасан Гусейнов обращается к взрослым, сравнивая собранные русскими эмигрантами в 1920-е годы рассказы детей о Гражданской войне с сегодняшними детскими впечатлениями от пандемийных тягот: «Труд творческого воображения – главный двигатель растущей души. Вот почему взрослые – учителя, родители, психологи – в ответ на удары страдания должны помогать детям рассказывать о случившемся.  Это поможет, в первую очередь, самим детям, а во-вторую – и самим взрослым, большинство которых, это, увы, просто отупевшие от скуки и глупости подростки».

Говорят, лучшее средство справиться с неприятностями и даже невзгодами — вдуматься, вчитаться, вжиться в опыт тех, кому было еще хуже, намного хуже, чем тебе самому. AP - Denis Tyrin

Война и мир. Преступление и наказание. Красное и черное. Это не только названия произведений, с которыми прожита наша жизнь. Но и рамка, в которую умещаются события текущей контрастной повестки дня.

Ведь и мировые войны знали свои тихие заводи. Даже в Европе. Помню, как приехал в Швецию в 1991 году и увидел на фасаде красивого дома из аккуратнейшего желтого кирпича нарядную керамическую вставку «1942». 1942 год! Для меня, родившегося в 1953, сорок второй — год бомбежек и разрушения городов. А тут — мирное сообщение, как пояснил хозяин дома, о торжественном открытии нового конторского здания. Ну да, конечно, нейтральная Швеция и т. д. и т. п. Мировая война была рядом, но оставалась, так сказать, многоукладной. Да ведь и погибло в ней все-таки меньшинство населения Европы. Даже меньше, чем от эпидемии испанки после первой мировой войны.

Чем-то и нынешняя пандемия похожа на войну. Войну госпиталей, которая идет не между странами, а между жизненными укладами. Есть у нее сходство и с гражданской войной. Линия фронта меняется. Непривитые и переболевшие, непереболевшие и привитые, родные и близкие умерших. Им так же трудно понять друг друга, как родственникам, оказавшимся по случайному стечению обстоятельств мирными жителями воюющих держав в годы мировых войн.

Говорят, лучшее средство справиться с неприятностями и даже невзгодами — вдуматься, вчитаться, вжиться в опыт тех, кому было еще хуже, намного хуже, чем тебе самому. Например, плохо видящему — представить, как же тяжело не зрячему вовсе. Человеку, которому посчастливилось не потерять родных во время эпидемии, нужно хотя бы попытаться представить себе горе друзей и соседей.

Или даже вот взрослому человеку, более-менее понимающему, что такое карантин, отчего нельзя ходить в гости и праздновать день рожденья в большой компании, стоит представить себе, что чувствует пяти-, или семи-, или семнадцатилетний ребенок, вдруг лишившийся простых радостей жизни. Правда, многие взрослые — это просто сильно отупевшие от бесчувствия дети, которые ничего этого вообразить не могут, зато твердо знают, как надо и что нужно, особенно охотно повторяют, что должны делать дети, чтобы… Что должна сделать родительская или школьная общественность, дабы… Мы все знаем язык долженствования, и не будем тратить на него время.

В 1920-е годы русские эмигранты собирали рассказы детей о Гражданской войне. Сестры милосердия записывали за детьми рассказы о войне и бегстве — не о подвигах погибших отцов, а о детской повседневности — о семейных тяготах, о невозможности ходить в школу, о том, как мамы и бабушки пытались создать для своих младших членов семьи хотя бы видимость нормального детства. Самый, наверное, знаменитый такой сборник — «Дети эмиграции. Воспоминания» — вышел в Праге в 1925 году и был даже чудом перепечатан в 2001, еще до наступления нынешней новой эпохи.

Одну из статей в сборнике написал русский философ, психолог и впоследствии священнослужитель Василий Васильевич Зеньковский. Как специалист по детской психологии он преподавал в Киеве, Белграде и Праге, а с 1927 года поселился в Париже, где и жил до самой своей смерти в 1962 году.

«Детей эмиграции» правильнее было бы назвать «детьми революции и гражданской войны», из их душераздирающих воспоминаний самые невинные и мирные — от школьной жизни:

— Я учился мало, все ездил за картофелем в село за 46 верст.

— В школу ходили без толку. Учиться приходилось дома, рано при лучине.

— Придешь в училище, тебе говорят: нет дров, уходи.

— У нас ученики партами топили печь.

— Старшие выгнали учителя с вечера, учиться не хотели, на уроках говорили о продовольствии.

— У нас часто приходили красноармейцы разговаривать с барышнями буржуйками.

— Учения никакого не было.

— Было очень много грязи, и не было никакого порядка.

— Редкий день в школе проходил без крупных потасовок.

— Один наш ученик подставил ногу бывшему директору, тот упал, его не наказали, это меня очень удивило.

— С уроков у нас можно было уходить сколько угодно.

— Наш старый директор в новой школе мел полы.

— Старик математик пас коров, а нас учили какие-то дураки.

— Об учении никто не думал. Часто во время уроков приходили и кричали: «На заседание!» Я был делегатом. Председателем у нас был новоиспечённый коммунист, ученик 8-го класса. Он непрерывно звонил, кричал «товарищи» и теребил свою морскую фуражку. Его никто не слушал. Часто дело доходило до драки. Тогда часть делегатов за буйство выгоняли, а они ломились в дверь, бросали куски угля и т. д.

— Польза от гимназии была одна: давали обедать. Похлебку, сушеную воблу, а главное, по куску хлеба.

— Я стал вести себя с учителями как следует, меня и исключили из комсомола.

В. В. Зеньковский считал, что труд творческого воображения — главный двигатель растущей души. Вот почему взрослые — учителя, родители, психологи — в ответ на удары страдания должны помогать детям рассказывать о случившемся — словами, рисунками, жестами. Это поможет, в первую очередь, самим детям, а во-вторую — и самим взрослым, большинство которых, как уже было сказано, это, увы, просто отупевшие от скуки и глупости подростки.

Сто лет спустя, в начале нынешних 2020-х жизнь большинства детей течет несравненно легче, чем у тех, чудом выживших в гражданской войне. Но собираем ли мы, благополучные, сегодня рассказы детей о том, как они переносят пандемийные тяготы? AP - Dmitri Lovetsky

Сто лет спустя, в начале нынешних 2020-х жизнь большинства детей течет несравненно легче, чем у тех, чудом выживших в гражданской войне. Но собираем ли мы, благополучные, сегодня рассказы детей о том, как они переносят пандемийные тяготы?

Некоторые европейские газеты печатают сочинения детей об их пандемийном опыте.

Пишет десятилетняя Амалия:

— Я никогда еще не видела лицо нашей учительницы, потому что она пришла к нам в класс во время ковида.

Семиклассник Джихан пишет о себе:

— Мне ужасно скучно дома, никак не могу придумать, что же мне сделать, чтобы не было так скучно, и я просто засыпаю после того, как сделаю домашние задания и побуду на онлайн-уроке. Засыпаю и чувствую себя каким-то зверьком в клетке.

Тринадцатилетняя Марьяна:

— Самое неприятное все время откладывать что-то на завтра, потом опять откладывать, потому что никто не переспрашивает, а потом понимаешь, что не понимаешь как раз что-то важное в теме, и хотя бы отчасти приходится самой разбираться.

Восьмилетняя Елена:

— Я — в ярости! Почему взрослым можно ходить на работу, а нам в школу — нельзя?

Двенадцатилетний Нильс доволен:

— Школу я в основном сачкую, целый день играю в футбол во дворе.

Одиннадцатилетняя Флора:

— Как-то мне совсем ничего не хочется. Начинаются онлайн-уроки, а через три часа от головной боли не могу сосредоточиться и всё пропускаю.

Двенадцатилетняя Лия:

— Нервирует перескакивание с онлайн-уроков на уроки в классе. На онлайн-уроке мозг превращается в яичницу.

Именно так — «На онлайн-уроке мозг превращается в яичницу» — назвала подборку цитат из сочинений школьников газета «Франкфуртер Алльгемайне».

Но разве все только плохо? Дети гражданской войны и эмиграции окунулись в другие миры, многие навсегда забыли родной язык, лишь бы только не вспоминать о прошлом. Так будет и со многими детьми пандемии, которых родительская судьба занесла в дальние края.

Но большинство останется там, где безвылазно живут и родители.

В сеть попадаются добрые рассказы детей, о которых стоит задуматься занудам и паникерам.

Пишет Варвара Рассолова из Мончегорска:

— Мы придумали «ночь чтения». Это был выходной, мы обсуждали роман «Война и мир», который, кстати, изначально особого энтузиазма у нас не вызывал. Но к концу мероприятия мы поняли, что произведение достойно внимания. В целом за время разлуки мы сблизились и узнали друг о друге такое, что никогда бы не открылось во время наших очных повседневных встреч и ночёвок. Для меня карантин не однозначно ужасен. Я благодарна ему за то, что мы стали больше ценить друг друга и наше общение.

Анастасия Чернышова из Норильска:

— Родители тоже могут оказаться не такими бесячими, если договориться с ними не попадаться друг другу на глаза три часа в день.

Ученики заполярной медиашколы, и правда, пишут, что за время карантина сблизились с родителями, стали лучше понимать себя. Еще важнее, что некоторые научились называть по имени новую тревогу. Софья Кононова из Норильска сформулировала это так:

— Карантин научил меня многому: печь вкусные торты, сидеть с домашней работой до потемнения в глазах, стоять на голове, разговаривать с потолком, кактусами, голубями на подоконнике и не спать двое суток подряд. Рациональному планированию дня я так и не научилась. Видимо, мне это просто не дано.

О это рациональное планирование! Но вот могут ли дети рассчитывать на то, что их взрослые на него способны? В перерывах между взрослыми упражнениями в коллективной бездарности — затеваемыми войнами или нежеланием справляться с этой самой пандемией — не полезней ли, и в самом деле, поговорить с кактусом?