«Дети видят ложь, а пар выпустить не могут». Российские школьники — в фильме от первого лица Энджи Винчито

В Париже в рамках фестиваля «Эхо Артдокфеста» показали фильм «Манифест» о российских школьниках — кино без авторского комментария, целиком собранное из роликов в социальных сетях. Режиссер под псевдонимом Энджи Винчито показал будни подростков, которые они сняли сами на мобильные телефоны и выложили в интернет. В этих видео на первом плане — насилие, страх и непонимание, с которым сталкивается кажущееся потерянным поколение.

Кадр из фильма Манифест © DP

«Манифест» открывается кадрами утра обычных детей — после звонка будильника они чистят зубы, собираются в школы и снимают все это на смартфоны. Через несколько минут спокойные видео смешиваются со звуками сирен, съемками избиения со стороны учителей и кадрами стрельбы в школе в Казани. 

У одних видео, найденных автором в открытом доступе, на момент премьеры фильма было несколько сотен просмотров, у других — сотни тысяч. На экране — больше часа концентрированного ужаса, тщательного собранного в интернете. Субъективное окно в российское детство.

RFI: Расскажите про историю фильма? Почему вы решили заняться именно темой детства, молодежи, которая теперь столь чувствительна для государства, что вы сейчас выступаете под псевдонимом?

Энджи Винчито: Это не было какой-то самоцелью — залезть куда-то поглубже и найти, где наиболее опасно. В любом документальном кино представить себе сценарий заранее практически невозможно. Можно описать в одно предложение какую-то идею, направление. 

Здесь оно конкретно было: поиск, поиск того, что звучит, что кричит, что в себе имеет какую-то массу.

Потому что, по моему мнению, время героев — чтобы мы ни говорили о человеке как личности — прошло, а тем более в России. Есть масса. 

Как описать массу? Ходить, брать у каждого интервью — это невозможно. Есть пространство интернета, которое тебе может это предложить. Это прямо такой огромный, долгий, длительный ресерч, который ты должен делать в течение огромного количества времени, месяцев каждодневного скачивания, просмотра.

Только тогда ты увидишь, с какой стороны может дуть ветер. И когда углубляешься в детскую тему, вдруг начинаешь видеть, что дети снимают прежде всего то, что их интересует и беспокоит.

Это их высказывание, прежде всего. Ведь у меня как у режиссера — когда вдруг я вижу какие-то сходства у разных видео на одну и ту же тему и монтирую их, понимаю вектор, хочу его продолжать дальше — есть желание взять камеру, снимать, искать того, что не хватает. Казалось бы, так, в принципе, делается в кино. 

А здесь «хотелки» упираются в стену. Вот ты думаешь, что вектор такой, начинаешь искать материал, а его нет.  Это значит: или детей это не интересует, и они про это не снимают, или это настолько опасно, что они это не снимают. К примеру, в классе сейчас телефон запрещают, но ведь иметь второй телефон никто не запрещал. Дети, они же тоже придумывают какие-то ходы фиксирования реальности.

При просмотре фильма кажется, что некоторые, а особенно самые страшные эпизоды, не происходили бы, если бы в руках у подростков не было телефонов — то есть действия производились именно для того, чтобы заснять их.

Потому что если себя не снял, тебя не было. Потому что дети чувствуют такое отсутствие заботы и безопасности, что пытаются формировать среди себя маленькие сообщества.

Мы часто говорим: дети, школьники, тинейджеры — все в одну кучу. Нет, когда смотришь YouTube, понимаешь, что это мелкие раздробленные группы.

И это сейчас все стирается для того, чтобы была одна просто, как говорили в зале, зомбированная масса, одна, ровная такая, квадратная, слепленная по каким-то лекалам. Да, поэтому, видимо, такой тип фильмов, который показали сегодня, уходящий жанр. Ну или по крайней мере такой фильм, снятый именно про детей.

А как вы себе объясняете ужас, который показываете на экране, это насилие?

Во-первых, они чувствуют себя не то чтобы в опасности — но они не чувствуют к себе заботу. Во-вторых, они не видят для себя какого-то будущего, даже не говоря конкретно там, на территории России, а вообще в жизни. 

Плюс они видят постоянно какую-то ложь, когда говорят одно, а они видят, что это абсолютно не так. И отсутствие возможности выпустить пар, как, скажем, в Нью-Йорке. Я вот там был и удивился,  что людям просто позволяют ходить, кричать, хотя они ничего не могут поменять. Но, тем не менее, этот пар выпускается, и они чувствуют, что могут высказываться.

А здесь как в затхлой банке, где ничего абсолютно не происходит. И выход из этой банки, ну, как бы выход через смерть. Россия — одна из первых стран по суицидам. 

В фильме есть эпизод — в самом конце — когда подростки сначала расстреливают телевизор, а после выкидывают его из окна, метафора радикальной борьбы с пропагандой. Насколько, как вы поняли, пока работали над «Манифестом», этот «телевизор» захватил школьников, как много тех, кто не поддался ему?  

Откуда вы берете информацию, что есть такие подростки, а есть другие? Мы понимаем, что все-таки одной части как бы нет. Даже если сейчас захотим сделать этот фильм, не выйдет ничего, потому что не будет материала. Это говорит о чем? Что все, как бы этого не существует, что теперь все как бы «ровно». Теперь мы можем судить об этом через летопись о прошлом.

Фильм — он предтеча войны, предтеча какой-то опасности, когда дети уходят. Но в результате фильм, он обогнал и показал совершенно другое.

Кажется ли вам, что фильм после 24-го февраля смотрится иначе, чем вы его режиссировали с самого начала, стал ли он актуальнее, на ваш взгляд?

Более того, я вам скажу, что он был сделан в 2021-м году, но и фестивали его не брали. Они были шокированы. Шок-контент, как так? А когда все началось, и мы увидели и не такие видео… 

Конечно, был какой-то период отмены русской культуры. Но прошел год, и в ноябре фильм получил главный приз фестиваля IDFA.

Возможно ли в России сейчас снимать документальные фильмы?

Нет, я думаю, на данный момент нет, невозможно. Более того, невозможно уже достаточно давно. Поэтому и было обращение именно к такому формату. Что будет дальше? YouTube тоже как бы закрывается, и в него все меньше и меньше выкладывается.

Но такие времена всегда рождают новые форматы, новый язык. Какой он будет? Не знаю, но он будет звучать. Голос будет всегда. На это и есть искусство. Искусство остается в годах, а пропаганда, новости сиюминутные, это исчезает.