Как пройти на Голгофу? «Берегите ваши лица» в Гоголь-центре как осознанная необходимость
Одна из самых ожидаемых московских премьер — «Берегите ваши лица» в Гоголь-центре — завершает столичный театральный сезон. Немного сумбурная, немного затянутая, местами бьющая прямо в сердце, местами — в мозг, а порой и оставляющая равнодушным — эта постановка идеально ложится в сегодняшний контекст. Тот контекст, когда в России всякое свободное слово — проступок, всякой свободное действие — преступление.
Опубликовано:
А началось все очень давно, в 1969 году, когда Юрий Любимов в тандеме с Андреем Вознесенским придумали и сотворили спектакль по поэме Вознесенского «Берегите ваши лица». Даже по любимовским меркам это была смелая постановка. С Вознесенским Любимов сотрудничал уже не в первый раз — до этого они сделали знаменитые «Антимиры». Новый спектакль был сделан в жанре открытой режиссуры — в зале горел свет, а режиссер по ходу действия делал замечания актерам и время от времени что-то пояснял зрителям. Любимов считал, что если живописцу позволительно выставлять этюды и наброски, то почему в театре нельзя показывать сценические «наброски»?
Тогда же, в этом спектакле, впервые на официальной сцене Владимир Высоцкий спел свою знаменитую «Охоту на волков». Художник Энар Стенберг натянул на фоне голубого задника пять металлических канатов, разлиновав небо, как нотную бумагу. Высоцкий пел, вися в воздухе, обеими руками ухватившись за канат, гитара была оформлена в виде мишени, в определенный момент раздавался выстрел — и Высоцкий падал. Зал аплодировал так неистово, что Любимов разрешил артисту спеть на бис.
Через несколько дней спектакль закрыли.
Прошло больше пятидесяти лет — и пасынок Вознесенского Леонид Богуславский нашел на антресолях считавшуюся утерянной рукопись поэмы. Так ли это или то был симпатичный рекламный ход — мы не знаем, да оно и не важно. Главное — что настал момент вернуться к теме утерянных лиц. Богуславский предложил Гоголь-центру поставить еще один спектакль по поэме своего знаменитого отчима, и театр охотно взялся за дело, поручив постановку режиссеру Савве Савельеву.
Конечно, сегодня поэма звучит по-другому — другие времена, другие герои, другие акценты. Поэтому Савельев придумал ход: взял книгу художника Владислава Мамышева-Монро, известного и скандального художника-артиста, знаменитого своими преображениями, непревзойденного мастера диверсификации, человека с сотней лиц. В его «арсенале» преображений, кроме Мэрилин Монро, — Достоевский, Папа Римский Иоанн Павел II, Наполеон и даже Гитлер. Но за всеми лицами, которые он на себя надевал, художник сохранял одно-единственное свое, ни на кого не похожее, ни с кого не списанное, никому не подчиненное. В 2013 году Владислав погиб, утонув в бассейне на Бали…
Спектакль начинается с панихиды. Три огромных портрета трех разных людей — двух мужчин и одной женщины. Под ними три гроба. На авансцене сменяются скучные люди со скучными похоронными речами. Три человека, что на портретах, — на самом деле один Мамышев-Монро. Просто он многоликий и разный. Потом на протяжении всего спектакля мы будем видеть трех разных актеров — Ивана Мулина, Александра Горчилина и Анастасию Лебедеву, — каждый из которых откроет нам разного Мамышева-Монро. Интересно, что за маскулинность тут отвечает Лебедева (показывающая чудеса перевоплощения), а брутальный Мулин больше олицетворяет женское начало — именно он первым напялит на себя подобие белокурого парика, а ля Мэрилин Монро. Третий герой, Горчилин, выступает словно модератором и ответственным сразу за все — его неброская энергия способна, кажется, сдвинуть несдвигаемое, а именно — то недоумение, которое охватывает зрителя на первых порах.
Текст поэмы Вознесенского перемежается с текстами из книги Мамышева — то откровенно скабрезными, то трагически-экспрессивными, то неожиданно лирическими. Эти тексты вместе с видеорядом на заднике сцены расскажут и о детстве художника, и о юности, и о его пути к себе самому. К тому, которого запомнят за его сотню лиц, не закрывших того самого, единственного.
Приветом из прошлого, из того, любимовского спектакля с тем же названием, появится Вениамаин Смехов — он участвовал больше пятидесяти лет назад в таганковской постановке, а в постановке Савельева выйдет в виде профессора, помогающего герою (героям) возвращать и сохранять свои лица. Еще он будет выходит на авансцену и декламировать «не по прошлому ностальгию — ностальгию по настоящему». Читая стихи Вознесенского в слегка старомодной, чуть вычурной старой советской манере, выбиваясь из общей стилистики спектакля, Смехов придаст действу необходимого равновесия, некоторой убаюканности — и это пойдет на пользу делу.
Некоторая общая сумбурность спектакля ближе к концу исчезнет — придет наконец ощущение необходимости всего происходящего. Когда на сцене появятся безлики «космонавты» и примутся орудовать дубинками, утаскивая в неизвестность всех трех Мамышевых прямо с операционного стола профессора-Смехова, а самого профессора возьмутся мытарить допросами, — тут-то и перекинется зримый мостик от конца 60-х, когда писалась поэма, к дню сегодняшнему.
Время
обрывает наши лица —
В общем,
иногда они и лишни, —
В осень
и в иные катаклизмы
Просим:
не теряйте ваши лица!
Так устроен мир: хочешь сохранить, сберечь лицо — будь готов к тому, что будут бить. А здесь и сейчас — будут обязательно. Поэтому надежд на то, что нынешний спектакль «Берегите ваши лица» продержится дольше того, любимовского, немного.
Свобода многолика. «Как кинохронику просматриваю я леса, стада, толпы, как найти то самое лицо? Как не обмануться?» — несутся со сцены стихи Вознесенского. Не обмануться легко — многоликость свободы лишь видимость, ширма, за которой — одно, то самое, единственное лицо, ради которого и идут во все времена на Голгофу.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться