Социолог Марит Кремер об интеграции молодых чеченцев в Германии

Социолог Марит Кремер работает в немецком отделении «Мемориала». Уже много лет она занимается темой чеченской диаспоры в Германии. Ее последнее исследование посвящено ценностям живущих в Германии молодых чеченцев. Предварительные результаты своей работы она представила в Париже 3 декабря на конференции, посвященной чеченской диаспоре в Европе. В интервью RFIисследовательница рассказала о том, как живут сегодня молодые чеченцы в Германии.

Берлинский социолог Марит Кремер уже около 15 лет исследует жизнь чеченской диаспоры в Германии ©CISR Berlin

Марит Кремер изучала второе поколение чеченских мигрантов, которые родились в Чечне, но выросли в Германии. Исследование она проводила  на базе биографических нарративных интервью.

Как живет это поколение? Какая у них система ценностей? Как они относятся к Чечне? Кремер попыталась ответить на эти вопросы и, по результатам исследования, разделила живущих в Германии молодых чеченцев на три группы:

• Традиционная — те молодые чеченцы, которые стараются жить в соответствии с традициями предков.

• Смешанная — те, кто сохранил традиционные ценности, но добавили к ним и западные ценности. Именно в этой группе, по мнению исследовательницы, наиболее велик риск радикализации. Эти молодые люди не чувствуют себя уверенно, говорит Марит Кремер. Германия для них — одновременно и своя страна, и чужая. Они стараются вести себя тихо и всем угодить — родителям, предкам и немецкому обществу. Из-за этого у них случаются сильнейшие конфликты из за разницы в системе ценностей, а религия становится стратегией преодоления этих кризисов.

• Почти ассимилированная — те, кто живет в первую очередь по ценностям принимающего общества. Стратегия жизни в Германии для этой группы — максимально использовать возможности принимающего общества для самореализации. Они сознательно дистанцируются от чеченских традиций.

RFI: Как вы стали заниматься чеченской общиной в Германии?

Марит Кремер: Раньше я работала в центре для жертв пыток в Берлине. Там я переводила на cеансах психотерапии для русскоговорящих. Это было в начале 2000-х — время, когда приезжали чеченцы. Я проработала там восемь лет. И поняла, что очень многого не знаю про чеченскую культуру и историю. У меня появилось множество вопросов, в частности: «Почему они так решают свои проблемы, а не иначе». Мне очень часто казалось, что можно было по-другому решить вопрос, намного проще, но они решали свои проблемы таким образом, который мне был непонятен. Для меня это стало поводом заняться этой темой в Германии. Изучать чеченское общество, чеченскую культуру и историю и заниматься чеченскими беженцами в Германии.

Что из себя сегодня представляет чеченская диаспора?

Диаспора, конечно, гетерогенная. Очень часто думают, что чеченцы все одинаковые, но это, конечно, совсем не так. СМИ в Германии пишут про чеченцев в основном очень отрицательно. Для медиа они представляют группу, у которой есть проблемы с насилием. К сожалению, тех чеченцев, которые живут спокойной жизнью и довольно хорошо интегрированы, не слышно. Они не говорят публично, не показываются.

Это связано с тем, что у чеченцев есть очень сильный социальный контроль. Все смотрят друг за другом, кто чем занимается. И люди боятся публично выступать, показывать себя так, как традиционный чеченец не должен себя показывать. Это вечный конфликт в чеченском обществе. От чеченцев ждут, чтобы они вели себя так, как должен вести себя настоящий чеченец, а именно — жить по адатам, по традициям. А чеченцы, которые не хотят так жить, которые решили по-другому жить на Западе, предпочитают это не показывать и не говорить об этом своим землякам.

Чеченская диаспора — это закрытая группа. Как социологу работать с такой замкнутой общиной?

Я проводила уже третье исследование. Давно знакома с этой тематикой и с людьми, но все равно каждый раз — большая проблема получить доступ к людям, которые готовы дать интервью. Хотя это все анонимно, я так обрабатываю материал, чтобы не было понятно, кто говорит. Все равно это крайне сложно.

Какими критерями вы руководствовались, выбрав для исследования только тех молодых чеченцев, которые прожили в Германии не менее десяти лет?

В Германии сложно найти людей (чеченцев), которые там родились. В последнем исследовании у меня есть одна девушка, ей 19 лет, ее семья приехала уже во время первой войны. Таких семей очень мало. Может быть, 40-50. Чтобы узнать, какие ценности у человека, на что он ориентируется, он должен быть взрослым человеком — лет двадцать, не моложе. Когда выработана уже определенная система ценностей и человек может говорить, как он ориентируется. Десять лет, потому что мне казалось, что за это время можно уже «внедриться» в немецкое общество, можно выучить язык, получить какое-то представление о немецком обществе, закончить школу, учебу, устроиться на работу и т.д.

Насколько молодые чеченцы интегрированы сегодня в немецкое общество?

Очень по-разному. Многое зависит от родителей, от семьи, насколько они дают им развиваться, как они хотят. Многое также зависит от учителей в школе, от того, кого они встречают в своей жизни в Германии. Многое зависит от статуса. Например, когда эти молодые чеченцы три-пять раз меняли школу из-за того, что семью отправляли с одного места на другое во время процесса предоставления убежища, конечно, условия у них будут хуже, чем у человека, которому повезло и который быстро пошел в школу, безпрепятственно смог ее закончить и имел возможность развиваться.

Есть семьи, которые отправляли своих дочерей в Чечню, потому что боялись, что они ориентируются уже слишком по-западному, что они больше не соблюдают адаты. Конечно, когда этих девушек вывозят в Чечню и они живут там несколько лет и потом возвращаются в Германию, это тоже мешает развитию и интеграции. Или когда семью, которая не получила статус беженцев, депортируют обратно в Польшу. Плохо, когда люди не могут найти свое место, развиваться, ориентироваться и найти то, что им нравится.

Вы исследовали феномен радикализации среди молодежи?

Я по-разному пыталась получить доступ именно к этим людям, которые сейчас, может быть, сидят в тюрьмах или которые вышли из заключения. Это крайне сложно. Но — что видно у некоторых — именно когда они не знают, где их дом, как вести себя, какая система ценностей сейчас является «правильной», они становятся уязвимы, не знают, как правильно себя вести.

Когда у них есть опыт дискриминации, например, директор школы говорил одной девушке: «С твоей фамилией ты никогда не закончишь нашу гимназию». Есть люди, которые очень чувствительно это воспринимают, и у нее, например, это сидит глубоко. Есть те, кто не обращает на это внимания, выбираются из ситуации и стараются как-то устроиться.

У мужчин больше возможностей развиваться, потому что у них больше свободы передвижения. Девушек очень часто держат дома, не отпускают. Им намного сложнее.

В так называемой «ассимилированной» группе больше мужчин?

Нет. Были очень самостоятельные, уверенные в себе девушки, которые не собираются выходить замуж, не собираются подчиняться кому-либо. Или, если они и хотят выходить замуж, то потом, попозже. Были совсем нерелигиозные, которые не верят в бога, они отрицают, все, что должно поставить их в рамки — брак, религию. И они критикуют своих родителей, что тоже не принято у чеченцев. Они критикуют и свои традиции. Они очень свободно говорят. Они стремятся получить высшее образование, стараются путешествовать, но делают это так, чтобы это было не слишком заметно для других чеченцев — чтобы не обидеть родителей, и чтобы у родителей не было проблем. Они стараются не попасть под социальный контроль.

Что вас удивило в процессе исследования?

Я не ожидала, что есть люди совсем нерелигиозные. Даже не то, что они нерелигиозные, а то, что они так откровенно мне об этом говорили. На меня также большое впечатление произвели их рассказы о жизни в Германии. У них присутствует очень сильная воля достичь цели, преодолеть трудности, устроиться в жизни, не сдаваться. Есть замечательные молодые люди, я была в восторге от многих.