Перейти к основному контенту

Россияне — нация болтунов?

Очень давно хотел об этом написать, но как-то руки не доходили. А когда-то ведь надо. Озираюсь кругом — никто об этом не пишет. Людмила Михайловна Алексеева меня простит, что так совпало.

Людмила Алексеева, 2012 год.
Людмила Алексеева, 2012 год. Wikipedia
Реклама

Еще в первые годы живого общения со всякими сдержанными европейцами, или с конца 1980-х годов, поймал себя вот на каком отличии их речи от моей: они никогда не употребляли превосходных степеней сравнения. От нежнейшей малосольной голландской селедки, которую только я называл «нежнейшей», до Э.Т.А. Гофмана, которого я называл «потрясающим». Мои собеседники не морщились, но замирали от не вполне уместного преувеличения. Потом я стал замечать это свойство и за другими соотечественниками. А возвращаясь в отечество, переставал замечать это свойство русской повседневной речи — всегда преувеличивать — пересюсюкивать, когда речь заходит о колбасочке и веселеньком ситечке, переснобировать, когда дело идет о непоходе на какое-то сборище («чего я там не видел, мазня галимая, а не живопись»), перечернить, когда поминают безвременно или, что чаще, в свое время уходящего из этой жизни человека.

Рентгенограмма общественного мнения — фейсбук. В определенные дни все тут становятся журналистами и сообщают друг другу о смерти выдающихся людей кто во что горазд. Как и каждый год, по слову сатирика, умирают те, кто никогда раньше не умирал. Очень обидно и горько, когда умирает твой товарищ или человек еще молодой, от болезни или от несчастного случая. Страшно, когда твоего доброго знакомого убивает наемный убийца. Это, конечно, метка нашего рубежа — перехода из совка в пост-совок. Думаю о них очень часто — Галина Старовойтова, Сергей Исаев, Сергей Юшенков. Прервался общественный разговор с Борисом Немцовым, который успел дать исчерпывающую характеристику главе государства. Прервался общественный разговор с Анной Политковской. Людям показали исполнителей, толпе скорбящих улыбнулись и помахали лапками предполагаемые заказчики. На том дело и кончилось.

Чем меньше в душе у общества огня непримиримости к этим смертям, тем важнее ему, видимо, поломиться в открытую дверь. Высказаться — крупно, большими круглыми словами. Так откликнулись на смерть Андрея Битова. Некоторые из тех, кто произнес самые громкие слова, пошли на прощание с известным писателем в Центральный дом литераторов. Там их ждал полупустой зал, оскорбительная, как они писали, пустота. Как будто умер не писатель национального масштаба, а какой-то никому не ведомый литератор средней руки. Как же так? Ведь был же живой классик национальной литературы. Почему не пришли те, кто так писал, так возвеличивал, так возносил, превозносил. Может быть, как раз потому, что в эти слова ушло все? Не знаю.

Сообщение о кончине Людмилы Михайловны Алексеевой известный медиа-деятель Михаил Зыгарь сопроводил размышлением, а как там было, когда умер Лев Толстой:

«Я не знаю, что почувствовали жители России, когда умер, скажем, Лев Толстой. Наверное, ничего. Вряд ли кто-то подумал, что умер величайший из ныне живущих жителей России.

Но это ровно то, что я думаю в день, когда умерла Людмила Алексеева. Величайшая из всех наших современников.

Мне очень хотелось бы, чтобы завтра был объявлен день траура и о ней говорили бы все СМИ. Жалко будет, если это не случится. Но она, конечно, опередила своё время».

Не знаю, как сейчас, а в советское время в школе проходили, что происходило в России, когда умер Лев Толстой (начиная с многотысячной студенческой акции в Московском университете и кончая тысячами людей, которые добрались до Ясной Поляны 9 ноября 1910 года). Все это было не так давно, и все это, к сожалению, живет в пространстве вне памяти современных носителей русского языка.

«Вряд ли кто-то подумал…»

Дорогой товарищ Зыгарь, это было для нескольких поколений русских людей одним из толчков к революциям 1917 года. И продолжением революции 1905. Сталинские собаки не один год потратили на истребление толстовства. Эх, и ведь истребили, ничего не оставили в этой стране от Толстого. Как отлучили от своей церкви «величайшего из ныне живущих писателей», так оно и осталось. Ведь даже памяти у современного русского человека о нем нет.

Ничего более лживого, чем государственный день траура по Людмиле Михайловне Алексеевой 10 декабря 2018 года и придумать нельзя. В этот день отбывает наказание в московской тюрьме Лев Александрович Пономарев. Он, конечно, мальчишка по сравнению с Людмилой Алексеевной — всего 77 лет. Но на этом правовом фоне и разговор о Льве Толстом приобретает особенно гротескный смысл.

Наверное, с русской социальностью — что в самодержавной России, что в позднем Советском Союзе — доступность большого народного волеизъявления только в форме оплакивания усопшего сыграла злую шутку.

В воздухе висит полемика Достоевского и Плеханова на похоронах Некрасова. «Выше Пушкина!» — выкрикнул Плеханов из толпы. «Не выше, но и не ниже Пушкина!» — ответствовал Плеханову Достоевский. Диалог сдержанности и страсти к преувеличениям. Довольно смешно, что образцом сдержанности выступал тут Достоевский.

Толстому, который отозвался на смерть Достоевского словами о подпорке, которая отскочила от него, веришь. Потому что как раз от себя и о себе сказал ЛНТ. Без ставшей привычной формулы «русская и мировая литература понесла невосполнимую утрату». Ну какая к черту «невосполнимая». Не всякий и литератор осилит собрание сочинений Федора Михайловича. И хорошо еще, если решит вовсе не писать после этого. А то ведь орды взялись восполнять. И кое-где, что греха таить, удачно восполнили.

А невосполнимая утрата — это гибель Георгия Эфрона, сына Марины Цветаевой Мура. Дошли какие-то крохи — дневниковые, эпистолярные, и по ним уже видно, что вырос бы из него — писатель. Не хочется сейчас подбирать напрасные эпитеты. Он как раз о пошлой советской социальности писал, о ее сосредоточенности на пустых словах.

Тем более пустых, что главные темы этого общества не обсуждаются. Андрей Битов был хорош тем, что эту пустоту заговаривал, заполнял литературой возможность отсутствия социального действия, создавал у своих читателей чувство причастности чему-то значительному, но не выходящему за пределы частного разговора – дома, в клубе, на загородной прогулке. Это — очень много и очень ценно. Но не пытайтесь превращать Андрея Битова в Достоевского или в Толстого. Потому что вы ничего не помните про Достоевского и Толстого. Это не ваши писатели. Вы даже не их персонажи. Насмешка истории, что вы говорите с ними примерно на одном языке. Но вы не вкусили еще этого языка.

Могут спросить, ну и что ты предлагаешь? Только одно: посмотреть на свои преувеличения и подумать, не сильно ли ты оскорбляешь усопшую правозащитницу, женщину как раз довольно сдержанную, объявляя о закрытии, с ее уходом, например, великой эпохи. Нужно ли объявлять Людмилу Алексееву Львом Толстым нашей богомерзкой современности, если ты даже не знаешь, что испытали твои соотечественники в день смерти писателя чуть больше столетия тому назад?

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.