«Моей дочери навсегда 14 лет»: в России вспомнили жертв «Норд-Оста»
26 октября 2002 года, ровно 16 лет назад, в результате ошибок, допущенных в ходе спасательной операции в Театральном центре на Дубровке в Москве, погибло множество людей из числа заложников террористов. Виновников до сих пор не нашли и даже не искали.
Опубликовано:
Слушать - 20:05
«Моей дочери навсегда 14 лет»: в России вспомнили жертв «Норд-Оста»
Еще в 2011 году ЕСПЧ признал, что в ходе спасательной операции заложникам не была оказана адекватная медицинская помощь после применения ФСБ неизвестного газа. Суд вынес решение о необходимости расследовать халатность при проведении спецоперации. Но в России не хотят возбуждать уголовное дело по факту гибели людей. О событиях тех дней, их последствиях и возможных перспективах расследования RFI рассказали пострадавшие, в том числе бывшие заложники.
Ольга Черняк пришла на тот спектакль с мужем. Они оба остались в живых, но те дни она запомнила навсегда. Позднее Ольга получила государственную награду «За спасение погибавших»: именно она первой по телефону сообщила из зала коллегам-журналистам подробности о террористах.
Ольга Черняк: Одно из тяжелых впечатлений — это когда ты понимаешь, что ты из свободного человека превращаешься в чью-то мишень, ощущение, что ты уже сама себе не принадлежишь и тобой распоряжаются чужие, недружественные люди.
Самое неприятное в первый день — это когда начали стрелять в потолок, во второй день — когда террористы начали стрелять в людей. Когда-то какой-то парень с дальних рядов побежал. Он сказал: «Мама, я не знаю, что я делаю». Кинул пустую стеклянную бутылку из-под кока-колы в шахидку и побежал по спинкам сидений, по рядам. Он был просто в панике и как раз побежал к зрительному залу, зачем — непонятно. Эта шахидка-террористка стала в него стрелять и попала в мужчину, который сидел сзади меня, у него из головы полился фонтан крови. Женщине в бедро попали — она на всю жизнь инвалидом осталась. А парня просто за шкирку вывели и расстреляли в фойе. Мужчина не выжил, там была травма, несовместимая с жизнью — из головы хлестала кровь, как красное шампанское. Невероятное ощущение! Ты даже не веришь, что это с человеком происходит на твоих глазах.
Было очень страшно, когда террористы дали команду, чтобы их женщины с поясами, начиненными взрывчаткой, распределялись по зрительному залу, готовые к взрыву. Для меня это самые сильные впечатления от всех трех дней. Ни голод, ни недосып, ни отсутствие воды не произвели на меня такого впечатления, как ощущение, что прямо сейчас меня и еще 800 человек лишат жизни. Террористы перетащили огромную бомбу под балкон Театрального центра, чтобы уж наверняка этот балкон при взрыве всех нас накрыл.
Рядом с вами тоже был кто-то из шахидок?
Да, стояла как раз — готовая взорваться. Та женщина — самая красивая террористка, которую показывали по всем центральным каналам. С огромными восточными глазами, красивыми руками. Как ее показывали по телевизору, так я ее видела живьем. И именно она говорила: «Ну, не переживайте, все будет хорошо». Я понимала, что она террористка-смертница, она идет на это сознательно, а у меня были совершенно другие планы на жизнь. Я тогда только недавно вышла замуж, и у нас с мужем были совершенно другие планы. Мы просто пришли в театр.
Как они обращались с вами?
Обращались они с нами, как со скотом, который надо завести, надо организовать, куда ему ходить в отхожее место — в оркестровую яму, под дулами пистолетов Макарова и автоматов. Очень хорошо себя вели дети, они не паниковали, поддерживали взрослых и вели себя порой гораздо достойнее, чем отдельно взятые взрослые, которые находились в зрительном зале.
Где вы очнулись, когда пришли в себя после спасательной операции?
Я попала в 13-ю кардиореанимацию, где мне оказали медицинскую помощь. Помню, я просыпаюсь после этого наркоза, и мне говорят: «Жить хочешь?» Я глазами моргаю, сказать ничего пока не могу, но жить очень хочу. И мне объяснили — всех, кто приехал живыми, они откачали. Потому что мы ехали с трупами, как мне объяснили. Врачи очень возмущались тем, почему нельзя было неподалеку от места захвата заложников развернуть палаточный городок. Любой врач знает, что надо первую медицинскую помощь оказывать прямо на месте. До сих пор врачи-анестезиологи говорят, что если бы они были там, жертв было бы гораздо меньше. Потому что запустили газ такого типа, с которым они работают, когда делают общий наркоз. Люди знают, как работать с этим газом, вот и все.
Как применение газа сказалось на вашем здоровье?
У нас было жуткое превышение по показателям печени — в 17 раз! Когда есть превышение в два раза, дают инвалидность. Это был токсический гепатит, я ходила амбулаторно в поликлинику, в больницу, надо мной колдовали врачи, за что им большое спасибо — вытянули. Спустя шесть лет после всех этих событий я родила девочку, и у нас все хорошо. Я не хочу ходить с протянутой рукой и требовать компенсации, потому что все, что я могу сделать — я хожу на телевидение, на радио, даю интервью, работаю с депутатами. Я хочу реальными законодательными актами и реальными делами сказать, что мы, те люди, которые это прошли, нуждаемся в психологической помощи. Нам нужны такие законы, чтобы журналисты не разглашали действия спецслужб, которые готовятся к спецоперации по нашему освобождению, не транслировали все по телевизору, потому что террористы взяли туда с собой и радио, и телевизоры. И третий момент: чтобы медиков обеспечивали допуском на прилегающие территории, чтобы они могли выполнить свою работу.
Среди зрителей «Норд-Оста» был и житель Дальнего Востока геолог Владимир Бомштейн. Он считает, что выжил только потому, что получил травму во время эвакуации.
Владимир Бомштейн: После того, как пошел газ, я платок смочил соком, прижал к носу. Как раз сидел в первых рядах, там направо дверь метрах в двадцати была. Я видел, что ворвались наши, потом сознание потерял. Не знаю, сколько я был без сознания. Потом очнулся на несколько мгновений от боли и опять сознание потерял. Очнулся, когда меня взвалил на бронежелет спецназовец, он меня кинул на плечо, ребро не сломал, но, видимо, там трещина была. Я просто-напросто очнулся, понял этот момент, что я еду на чьем-то плече, потом опять потерял сознание от этого газа. Судя по времени, штурм полчаса всего был, условно говоря, в 6 часов закончился. Меня вынесли, очнулся я на каталке в 9 утра в 15-й больнице, которая в 300 метров от Дубровки. Три часа я находился на улице, лежал там, видимо. Благодарю Бога — потом мне медики так и сказали — что ребро не давало мне окончательно вырубиться. Как я потом прочитал, правда, неофициальную версию, то, что эвакуация велась абсолютно безобразно, антидота не вкалывали, люди умирали от асфиксии, хотя многие говорят — от газа. Но я так понял, при операциях этот газ применяется, может быть, немножко в другой форме. Он просто человека делает тряпкой. И вот, выносят за руки, за ноги, у человека голова запрокинута, язык гортань перекрывает, и все.
На ком, на ваш взгляд, вина в гибели стольких людей?
Лично мое мнение: мы всегда прекрасно справляемся, совершаем подвиг, когда нужно что-то сделать, бросаемся на амбразуру. Это сделали спецназовцы прекрасно, профессионально, отмечают это все разведки мира. А вот потом, как тоже у нас традиционно часто бывает, начался бардак. Возможно, скорее всего, из-за секретности. Потому что знали о начале операции те, кто занят был операцией, и высшее руководство. Поэтому, естественно, никого не предупредили, чтобы готовили носилки, антидоты и так далее. Это типичное, к сожалению, российское. Второе, я так думаю, много было начальников. После того, как не произошло взрыва, каждый хотел командовать — это мое личное мнение. Конкретно командира, который бы раздавал приказы, наверное, не было. Там же спасатели были, милиция, МЧС, врачи. Видимо, каждый подчинялся своему начальнику. Начальник, естественно, всех деталей о том, что газ пустили, не знал. Начался обычный бардак, и от этого люди погибли.
Дмитрий Миловидов, член координационного совета организации «Норд-Ост», отец погибшей заложницы, считает, что российские власти обязаны завершить спасательную операцию, которая началась 16 лет назад.
Дмитрий Миловидов: На мюзикл пошли две дочери, одна из которых погибла, ей навсегда 14 лет. Никакой медицинской помощи ей не оказывалось, как сказано в медицинском заключении. Такая же судьба постигла десятерых детей, которые не вернулись с этого мюзикла. Они пошли вдвоем, они были достаточно самостоятельными, мы оставались дома с младшим ребенком, сам мюзикл посмотрели накануне. Девочки после бассейна пошли в театр. Младшую выпустили в первые часы после захвата, для проверки реакции общества на выпуск детей. А старшая боевикам показалась слишком взрослой. Есть кадры съемки, которая велась техническими средствами в зале, и видно, как одна дочка уходит к жизни, а другая садится в зале. Больше никакой информации мы не получали. Тело нашей дочери прятали в автобусе от телекамер и СМИ вплоть до 13 часов. То есть через несколько часов после успешно проведенной операции к автобусу подошли судебно-медицинские эксперты и из салона извлекли множество тел.
Из-за чего, по-вашему, погибли люди?
Было применено высокотоксичное, не имеющие антидота, вещество не мгновенного действия, имевшее цвет, запах, то есть фактически провоцировавшее террористов на ответные действия, которых, к счастью, не произошло. Уголовное дело по факту гибели людей государством так и не возбуждалось, и это несмотря на решение ЕСПЧ, которое фактически обязывало Россию произвести должное расследование. Вместе с тем за последний год можно наблюдать новый эксцесс со стороны пиар-менеджеров господина Путина, которые его устами попытались оправдать ситуацию в «Норд-Осте». Был показан фильм, в котором Путин выдвигает новые версии того, почему спецсредство в «Норд-Осте» не подействовало. Вот такая реакция властей, а мы всего-то требуем от них, чтобы они завершили операцию по спасению заложников. Недавно прошел судебный процесс по одному из пособников террористов, некоему Закаеву, на суде опрашивались бывшие заложники. И выяснилась ужасающая ситуация с состоянием здоровья якобы спасенных людей. То есть те же проблемы. За много-много лет они государством так и не решаются. Создается ощущение, как будто продолжается эксперимент по исследованию некоего химического оружия. Мы уже несколько лет фактически ждем реакции комитета министров Европы на неисполнение решения ЕСПЧ. До сих пор мы даже не получили информацию о регистрации нашей новой жалобы, которая была подана заявителями по результатам недавно прошедшего процесса над пособником террористов.
Что сейчас со здоровьем у бывших заложников?
К сожалению, проблемы со здоровьем очень широкие. Зафиксировано 12 случаев потери слуха, это только на первые годы после трагедии. Не исключено, что кого-то мы просто потеряли из вида за все эти годы, бывшие заложники разъехались по 45 городам России. Была ли там оказана какая-то специализированная помощь? Сомневаемся. В Москве какое-то время работал так называемый консультативный кабинет при Травматологической городской больнице № 13, в который, согласно объявлению властей, бывшие заложники могли обращаться за консультациями по своему здоровью. Результаты обращения в такой кабинет плачевны: бывшая заложница приходит, объясняет, что у нее кружится голова, очень плохая биохимия крови, надо сделать УЗИ. Ей объясняют: пожалуйста, анализы кала и мочи — бесплатно, а биохимия, УЗИ и тем более томография — за свой счет. Ах, у вас голова кружится? Тогда, пожалуйста, идите скорее домой, не дай Боже, вы упадете на ступеньках моего кабинета, а мне отвечать придется за вас. Такая реакция даже в Москве. Что же говорить о других городах?
Молодые девчонки, которые в прошлом и позапрошлом году вызывались на заседания суда, в момент газовой атаки им было 16–17 лет, кому-то меньше, им сейчас жить, да детей рожать, но куча проблем: с биохимией крови, с сердцем, с легкими, с печенью. Вопрос: можно ли при таких условиях рожать детей, и что будет потом? Этими проблемами государство заниматься не желает. Официальная медицина в лице вышестоящих чиновников Минздрава отвечает, что газ давно рассеялся, никаких последствий быть не могло, все это слышали с экранов телевизоров. Но приведу конкретный пример: через пять месяцев после газовой атаки у бывшей заложница родилась девочка, ей поставили диагноз ДЦП. Я привел ее к Рошалю, у него возникли сомнения. Он отправил к специалисту в Центр детства, бывший НИИ педиатрии. Тот разъяснил: это не ДЦП, это токсическая энцефалопатия. Но если я вам поменяю диагноз, вы потеряете пенсию. Какой же выход у матери этой девочки? У самой проблемы со здоровьем, дома родители-чернобыльцы. Нужна ли ей такая правда? Она сказала — нет.
По мнению адвоката Игоря Трунова, который представлял интересы пострадавших в судах, Россия не заинтересована в проведении расследования гибели людей во время спасательной операции.
Игорь Трунов: Люди все-таки погибли от газа, который пустили власти, но мы считаем, что люди погибли прежде всего от халатности, несогласованности и того бардака, который организовали. Если класть спящих людей друг на друга в бессознательном состоянии — понятно, что этот метод перевозки однозначно убивает людей под грудой тел. Есть посмертные экспертизы трупов, часть людей погибла на месте, и встает вопрос: этот газ был ядовит или нет? Часть погибла при транспортировке, некоторых раздавили грудами тел, а некоторые, кого положили на спину, задохнулись собственным языком от неверной позы, в которой транспортировали. Поэтому экспертизы погибших имеют две проблемы: первая — газ неизвестного происхождения. И, так как экспертизу делал Следственный комитет, то есть государственное учреждение, они не давали ответ на вопрос, ядовит газ или нет. Мы, допустим, берем на веру, что газ был простым снотворным, и тогда говорим, что транспортировка и эвакуация были непрофессиональными и халатными. Медики так себя вести не могут, если они ведут себя так, значит, они совершили уголовно наказуемое деяние.
Что именно постановил ЕСПЧ?
ЕСПЧ постановил, что необходимо провести дополнительное уголовное расследование в отношении действий сотрудников правоохранительных органов и медиков, потому что там было большое количество мародерства. Люди же разделись в раздевалке, и все ценные вещи оттуда пропали. Из больницы люди выходили голые, в больничных халатах, вещей не осталось, ценностей не осталось. Из этого театрального центра украли всю аппаратуру. Мы писали заявления о том, что у людей пропали ценности, деньги. Некоторые люди были транзитом, они через Москву ехали дальше, в Нью-Йорк, другие города, поэтому деньги у них были с собой в карманах. У некоторых погибших эти ценности описали, запротоколировали и сдали на хранение следователю. А потом следователь украл это. Следователь СК по особо важным делам — это высшая фигура Следственного комитета. И мы нашли эти протоколы и написали заявление: верните деньги, золото, это реликвия семьи погибших людей. Нам отказали в возврате. Мы писали заявление о возбуждении уголовного дела в отношении следователя, который разворовал вещественные доказательства. Нам отказали и в этом. Поэтому в ЕСПЧ было несколько вопросов, которые требовали дополнительного расследования, потому что расследовали только действия террористов. Но они не давали полной картины гибели людей. Погибли 130 человек, а от чего они погибли? Террористы же ничего не взорвали. Поэтому ЕСПЧ вынес решение о том, чтобы провести расследование по этим всем фактам. Россия отказалась выполнять это требование. Мы подали в суд, первоначально выиграли его, суд обязал СК провести дополнительное расследование в отношении должностных лиц. Но потом прокуратура обжаловала, и мы проиграли.
На ваш взгляд, есть все же шанс, что решение ЕСПЧ будет исполнено?
Решение Европейского суда не будет исполнено только потому, что по формуле газа решение принималось на самом верху, и эти должные лица до сих пор на месте, исполняют свои обязанности. В рамках этого расследования все равно нельзя было бы уклониться от того, кто принял решение пустить газ, и что это был за газ.
РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI
Подписаться