Перейти к основному контенту

Лишь бы переименовать?

Незадолго до Первой мировой войны философ Карл Ясперс сформулировал три свойства бреда. Первое — это убежденность пациента в адекватности содержания его бредовой идеи. Второе — это сопротивление пациента любому переубеждению или попыткам внушения со стороны даже и достаточно авторитетных личностей. Наконец, третья составная часть бреда — это довольно очевидная даже ребенку ложность содержания бредовой идеи.

Станция метро «Чистые пруды», до 1990 года – «Кировская»
Станция метро «Чистые пруды», до 1990 года – «Кировская» mos.ru
Реклама
10:21

Лишь бы переименовать?

Гасан Гусейнов

Возьмем, к примеру, переименование улиц или железнодорожных станций. Каким бы неблагозвучным или странным ни казалось прежнее название, к нему обычно привязаны — не только в эмоциональном отношении, а просто житейски, устройством бытового существования — тысячи людей. Простого неудобства, которое в связи с переименованием обязательно испытают эти тысячи или даже только десятки граждан, довольно для того, чтобы отказаться от затеи переименования уже на стадии замысла. Весь ужас в том, что экспансивный бред, по-видимому, заразное психическое заболевание, и в едином порыве даже по отдельности разумные и добрые люди способны разогреть друг друга до непроходимого ужаса.

Обычно переименование мотивируют желанием «увековечить» чье-то имя. Казалось бы, ну постройте вы что-то хорошее и полезное — больницу, мост, школу. На худой конец, если фантазия совсем не работает, памятник поставьте! Напишите на нем большими буквами имя и фамилию вашего героя. Но нет. Зараженным экспансивным бредом нужно во что бы то ни стало подмять какую-то прежнюю сущность.

В начале Чистопрудного бульвара, перед станцией метро «Кировская» поставили солидный памятник А. С. Грибоедову. Лично мне всегда казалось, что сделано это было с несколько более далеким умыслом — в середине следующего, Покровского, бульвара находится посольство Ирана, и памятник убитому когда-то в Персии русскому дипломату мог быть тихим вызовом. Сейчас я понимаю, что это предположение — довольно бредовое. Утешает, что памятник ставил все-таки не я, а думать про себя можно что угодно. Фигура самого Грибоедова нелепо-монументальна, зато вокруг нее даже невнимательный школьник, заметив героев писателя, легко может подготовиться к экзамену по русской литературе. Беда в том, что памятником дело не ограничилось. Зараженные экспансивным бредом сочли необходимым переименовать в улицу Грибоедова еще и близлежащий Малый Харитоньевский переулок, ранее увековеченный другим Александром Сергеевичем, и целых тридцать три года в Чистопрудный бульвар вливалась улица Грибоедова. Теперь она исчезла. Нет, улица осталась, ей даже вернули старое название.

Но страдающие экспансивным бредом не могли перенести такой удар со стороны истории и накинулись на наше советское метро имени В. И. Ленина и — в анамнезе — имени Л. М. Кагановича. Исторического имя сталинского наркома Кагановича, организатора строительства метрополитена, правда, метрополитену не вернули. Время не такое. Но историческое, исконное имя станции метро «Кировская» — сковырнули. И вот станция, построенная архитектором Колли, введенная в эксплуатацию под именем товарища Кирова, получила новое и притом совершенно идиотское название «Чистые пруды».

Огурчики-помидорчики
Сталин Кирова убил в коридорчике.

Колли воспроизвел в конструкции наземного павильона станции «Кировская» знаменитое надгробие булочника Эврисака, что возле Порта Маджоре в Риме, всего за несколько месяцев до убийства Мироныча. Одного этого архитектурного предчувствия должно было быть достаточным для того, чтобы переименователи хоть на минуту задумались, а не погрешат ли они против большой исторической истины, подсунув горожанам «Чистые пруды» вместо настоящего имени. Но экспансивный бред — расстройство серьезное, и, как подсказывает Карл Ясперс, аргументы недугующим не указ.

Основные признаки этого коллективного заболевания в том и состоят, что людям кажется, будто они творят новую, правильную действительность, исправляя ошибки прошлого на самом, можно сказать, глубинном уровне — уровне имени. Со временем, утешают нас, все забудется. Какая, к черту разница, что там думает нынешнее поколение. Экспансивно бредящий машет властительной рукой в будущее.

В 1960-70-е годы самыми популярными у советской молодежи сатирическими романами были, наверное, романы Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». И до сих пор еще мемы из романов на слуху. В «Стульях», например, в голодном бреду Остапа Бендера, родилась богатая тема Новой Москвы. Попав в захолустные Васюки (под этим названием писатели вывели не то Борисоглебск, не то Козьмодемьянск), как водится, без копейки денег, Остап Ибрагимович совершил налет на местный шахматный клуб. Остап провел блестящую пропагандистскую партию, убедив васюковцев, что уже в ближайшем будущем, благодаря «междупланетному шахматному турниру», Васюки переименуют в Новую Москву. По-видимому, самым убедительным в рассуждениях нашего авантюриста была именно необыкновенная легкость переименования. Какие к черту Васюки! Какая к черту Москва! Рокировка — Нью-Москва меняется портянками со Старыми Васюками. В то самое время, когда Ильф и Петров глумились над строителями социализма в одной отдельной стране, Москву предлагали переименовать в город Ильич.

А разве сегодня, в начале 21 века, в так называемой Новой Москве решения о переименованиях принимают не страдающие экспансивным бредом? Они, они, родимые. Вот, к примеру, слева от станции Переделкино, если ехать из города в область, были замечательные поселки и деревни — Чоботы, Лукино. Но разве ж это названия? Нам давайте поблагозвучнее. И вот появляется непроизносимое Новопеределкино. Справа от железной дороги — историческое Переделкино, с дачами Пастернака и Каверина, с библиотекой и музеями Чуковского и Окуджавы. Рядом — поселок Мичуринец, где с дачами сотрудников сельхозакадемии соседствуют дачи Литгазеты и других писателей. А на другой стороне железной дороги, уже рядом со станцией Мичуринец вырастает новый огромный городской квартал. Догадайтесь с трех раз, как он называется. Правильно — Переделкино Ближнее.

Там вокруг, кстати, много красивейших старинных названий. Например, деревенька Ликовá. Прежде на той же калужской ветке была деревня Суковá, впоследствии переименованная в простецкое Суково, а оно уже — в начале 1960-х стало Солнечным, но это так, к слову.

Экспансивный бред заставляет действовать быстро, и вот уже Переделкино по правую руку от железной дороги на скорую руку переименовывают в Мичуринец: у самого Переделкинского кладбища, где лежат на вечном покое недавние и давние насельники этих мест, стоит щит с новым именем — Мичуринец.

В начале 1930-х, еще в Ленинграде, Н. А. Заболоцкий, который четверть века спустя неисповедимыми путями тоже станет переделкинским жителем, писал:

Плоды Мичурина, питомцы садовода,
Взращенные усильями народа,
Распределенные на кучи и холмы,
Как вы волнуете пытливые умы!
Как вы сияете своим прозрачным светом,
Когда, подобные светилам и кометам,
Лежите, образуя вокруг нас
Огромных яблоков живые вавилоны!

Сейчас «яблоков» в Мичуринце стало меньше: многие дачи от сотрудников сельхозакадемии и селекционеров перешли в собственность простых смертных, так что и в названии «Мичуринец» старожилы слышат горькую иронию.

Отныне все прозрачно и кругло
В моих глазах. Земля в тяжелых сливах,
И тысячи людей, веселых и счастливых,
В ладонях держат персики, и барбарис
На шее девушки, блаженствуя, повис.
И новобрачные, едва поцеловавшись,
Глядят на нас, из яблок приподнявшись,
И мы венчаем их, и тысячи садов
Венчают нас венчанием плодов.
Когда плоды Мичурин создавал,
Преобразуя древний круг растений,
Он был Адам, который сознавал
Себя отцом грядущих поколений.
Он был Адам и первый садовод,
Природы друг и мудрости оплот,
И прах его, разрушенный годами,
Теперь лежит, увенчанный плодами.

Адамом, первым человеком, вот кем ощущают себя страдающие экспансивным бредом. Это они застроили Неясную поляну перед домом Пастернака, обессмыслив некоторые стихи. Раньше достаточно было подойти к забору музея Пастернака, чтобы в памяти всплыло:

И столько широты во взоре,
И так покорно все извне,
Что где-то за стволами море
Мерещится все время мне…

Теперь не померещится: теперь там перед носом пятиметровая серая стена. И эта стена, и все вокруг нее вполне может называться «Мичуринцем».

А имя Переделкина переедет, наверное, на другую сторону железной дороги. Там, в деревне Рассказовка, есть даже одноименная станция метро, вся разукрашенная именами писателей, очень, надо сказать, красиво. А над станцией пруд, и вокруг пруда улицы — Бориса Пастернака и Самуила Маршака. Улицы — новые, в многоэтажках — десятки тысяч людей, определенно, будут читать своим деткам и стихи Маршака. Так что и имена увековечены, а километр — сюда, километр — туда, разве это имеет значение? Нет, без шуток, разве это имеет значение для следующих поколений? Ведь и их когда-то переименуют. Всем скопом. Традиция такая. Видимо, экспансивный бред — болезнь не только заразная, но и наследственная.

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.