Меркаптан, или Не стоять Москве без Пруста

Конец первой декады декабря 2017 года запомнится жителям столицы России несколькими событиями. Пусть хоть все они окажутся по прошествии времени эфемерными, в наших силах остановить это мгновение для будущего читателя.

Москва REUTERS/Maxim Shemetov

С пятницы 8 декабря 2017 года над городом витал какой-то странный дух. Неприятный запах. Смрад. Воняло, говорят, протухшей квашеной капустой. Меркаптановая группа, говорят. Или еще что-то. Лично мне этот запах, шибанувший в нос на станции метро «Лубянка», напомнил вонь, оставленную скунсом на колесе автомобиля моего друга, великого антрополога Сергея Кана, в Нью-Гемпшире лет десять назад. Неужели, подумал я, американский след?! Куда только смотрят чекисты… В ту минуту, когда я пишу эти строки, сорок бригад с анализаторами снуют, по приказу мэра столицы Сергея Собянина, по, так сказать, ненавидимому прокуратором городу в поисках источника осмотического загрязнения — то ли полигон Некрасовка, то ли полигон Кучино, закрытый по прямому распоряжению президента Путина в Балашихе, раскинувшейся на берегах Пехорки. Поскольку граждане у нас слабонервные, а склонность к теории заговора и вовсе послабила некоторым передок, по городу поползли недобрые слухи. Говорят, в Нижнем Новгороде, с целью уговорить действующего президента России подтвердить нетленность мощи новым выдвижением на пост главы государства, дабы, так сказать, перевалить в третье десятилетие царствования, призвали какого-то особенно эффективного колдуна, который и крикнул: «Газ с вами!» Тут, мол, и началось. Поскольку самые верные соратники вождя живут, понятное дело, в Москве, туда и пополз вызванный колдуном загадочный газ.

Но шутки в сторону. Так сложилось, что советский народ считал себя самым читающим народом в мире. Не исключено, что это мнение распространяется и на россиян. Особенно любят на Руси Пруста и Гоголя. Первого, понятное дело, за то, что показал, как вкус и запах, даже едва уловимый, пробуждают в человеке память. А Гоголя — за непомерную правдивость. Гоголь и Пруст всегда ходят парами. Чуть позабудешь правдивого Гоголя, Пруст обязательно напомнит. Если под рукой нет нашатыря, то и сероводород сойдет. Да и описал ли кто-нибудь лучше Гоголя тонкости взаимоотношений народа и начальства? Едва ли. Между тем, почтеннейшей публике полезно и, как сказал бы Солженицын, зело скрепнó, всмотреться в свои отношения с начальником — как их видел Николай Васильевич Гоголь.

«Петрушка ходил в несколько широком коричневом сюртуке с барского плеча и имел по обычаю людей своего звания, крупный нос и губы. Характера он был больше молчаливого, чем разговорчивого; имел даже благородное побуждение к просвещению, то есть чтению книг, содержанием которых не затруднялся: ему было совершенно все равно, похождение ли влюбленного героя, просто букварь или молитвенник, — он всё читал с равным вниманием; если бы ему подвернули химию, он и от нее бы не отказался. Ему нравилось не то, о чем читал он, но больше самое чтение, или, лучше сказать, процесс самого чтения, что вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает что и значит. Это чтение совершалось более в лежачем положении в передней, на кровати и на тюфяке, сделавшемся от такого обстоятельства убитым и тоненьким, как лепешка. Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так, как есть, в том же сюртуке, и носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем, так что достаточно было ему только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже в необитаемой дотоле комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что в этой комнате лет десять жили люди. Чичиков, будучи человек весьма щекотливый и даже в некоторых случаях привередливый, потянувши к себе воздух на свежий нос поутру, только помарщивался да встряхивал головою, приговаривая: „Ты, брат, черт тебя знает, потеешь, что ли. Сходил бы ты хоть в баню“. На что Петрушка ничего не отвечал и старался тут же заняться какие-нибудь делом; или подходил с плеткой к висевшему барскому фраку, или просто прибирал что-нибудь. Что думал он в то время, когда молчал, — может быть, он говорил про себя: „И ты, однако ж, хорош, не надоело тебе сорок раз повторять одно и то же“, — бог ведает, трудно знать, что думает дворовый крепостной человек в то время, барин ему дает наставление».

Может быть, этот чудесный пассаж великого классика русской литературы заставит граждан задуматься. Может быть, не там ищут сорок мобильных групп источник вони над Москвой? В самом деле, не зря же рапортуют газовые службы, нефтяные службы, весь этот сорокаглавый мониторинг Сергея Семеновича Собянина, что не было хлопков, выбросов и ночных проветриваний. Наоборот, говорят горожанам. Не вы ли сами произвели такие горы мусора, что количество, в строгом соответствии с диалектическим материализмом товарищей Маркса и Ленина, перешло в качество? Слишком много, говорят, скопилось у вас всякой нетленки. Ленин в Мавзолее — лежит? Лежит. Лично он, говорят, не пахнет. Но по чуть-чуть, извините, источает. Далее, ребро Николая Угодника в Москву привозили? Привозили. Ребрышко-то уже увезли. Но пока лежало-то, источало? Источало. По чуть-чуть. Дальше. Пальмовое масло — импортозамещало? Импортзамещало. Стало быть, источало. Говорят, сыроподобные продукты на этом масле и при горении источают, а при тщательном пережевывании в ходе превращения во вторичный продукт много газа выделяется.

В общем и целом, это совпадает и с мнением Росприроднадзора. Обычно все эти меркаптаны и тиолы добавляют к газу, используемому на домашних кухнях и в котельных, чтобы малейшая утечка замечалась носом задолго до того, как утекшее станет взрывоопасным. Стало быть, и вонь над Москвой, как ни крути, предупреждение жителям города — коллективному Петрушке при Павле Ивановиче Чичикове? Сам-то барин, как мы помним, интересовался в видах бизнеса душами мертвыми. Людей же живых, слуг своих верных, держал при себе вынужденно. Может быть, и совет сходить в баню давал не вполне искренне, лицемерно, в надежде, что когда-нибудь сбежит от своего вонючего Петрушки куда-нибудь в Италию.

Но Петрушка сопротивляется изо всех сил и хочет снова выбрать Нетленного!

Да, от вас, москвичи, разве сбежишь? Вы все Пруста читаете на матрасе своем тоненьком, как раздавленная коровья лепешка.