Перейти к основному контенту

«Не волнуйся, я скоро вернусь» — 80 лет «Большому террору»

В 2017 году исполнилось 80 лет началу «Большого террора» — сталинских репрессий, затронувших миллионы жителей Советского Союза. Специальный корреспондент RFI Сергей Дмитриев встретился с дочерью одного из расстрелянных в 1938 году — япониста Александра Мейсельмана Ксенией Александровной Гузеевой. Спустя 80 лет она по-прежнему помнит последние слова отца перед арестом.

Александр Мейсельман, с женой Екатериной и дочерью Ксенией. Пушкин, 1931 год.
Александр Мейсельман, с женой Екатериной и дочерью Ксенией. Пушкин, 1931 год. Фото из семейного архива
Реклама

Ему только что исполнилось 37 лет, он был совсем молодым человеком. При этом он был профессором Академии художеств, вел какие-то семинары с искусствоведами в Москве и Ленинграде. Он был японистом. Была такая в его жизни история, когда он ездил переводчиком с японской рыболовецкой лодкой в Охотское море. Я думаю, что это было непросто, потому что японцы-то говорили на каком-нибудь просторечии. Но ничего. В своей книжке он это описывает, но о том, что было трудно, он не пишет.

17:16

Я скоро вернусь

Сергей Дмитриев

Помимо этого, он окончил Иркутский университет, восточное отделение, и приехал в Ленинград. В Ленинграде занимался историей восточного театра. В характеристике, которая была дана, вероятно, для поступления в аспирантуру, профессор [Николай Иосифович] Конрад, наш знаменитый японовед, написал, что он единственный в стране специалист по восточному театру. В общем, он был достаточно способным человеком и, наверное, многое бы сделал в будущем.

Александр Мейсельман, с женой Екатериной и дочерью Ксенией. Пушкин, 1931 год.
Александр Мейсельман, с женой Екатериной и дочерью Ксенией. Пушкин, 1931 год. Фото из семейного архива

О детстве

До 1935 года мы вообще жили в Пушкине — тогда это называлось Детское село. В Пушкин мы попали потому, что мы жили — вернее, меня-то еще не было, а семья жила на территории института, ныне герценовского института (РГПУ имени А. И. Герцена — RFI). Дед был проректором института дошкольного воспитания, и у него была там большая квартира, и там они жили. После его смерти в каком-то году им предоставили квартиру в Пушкине.

Александр Давыдович Мейсельман родился 11 сентября 1900 года на станции Тайга Томской губернии, окончил Иркутский университет (Дальневосточное отделение внешних сношений по японскому разряду). В 1925 году переехал в Ленинград, преподавал историю театра в Академии художеств

В Пушкине мы жили большой семьей: моя бабушка — мамина мачеха, мамина младшая сестра, мы втроем и еще домработница. Помню, как он меня водил в Александровский дворец — тогда это был музей. Сейчас его тоже сделали вроде бы музеем. Тогда мне было года четыре, я только помню восковые фигуры императорских охранников, солдат.

Потом уже мы переехали в Ленинград — это был дом научных работников. Это был специальный кооператив, один из первых в Ленинграде. Мы получили право на это, потому что бабушка моя была вдовой профессора математики, который умер, заразившись тифом от детей Поволжья, которых перевозили в Ленинград и поселяли тогда ни больше ни меньше как в Европейской гостинице.

В последний год я много болела, потому что меня отправили в писательский детский сад — он уже был членом Союза писателей. Надо сказать, что о детском саде Союза писателей у меня противные воспоминания, потому что дети были снобами. Я помню, что тогда было очень модно ходить в матросках, а мама моя терпеть не могла матроски, и мне шились какие-то платья. Меня презирали, потому что я не доходила до уровня матросок.

Об аресте

Это был 37-й год, столетие со смерти Пушкина. Я помню, папа собирал мне всякую литературу о Пушкине, и он мне бесконечно читал все, я много знала наизусть, хоть мне было шесть лет. Я совершенно бредила «Русланом и Людмилой». Я знала разные стихи. То есть он много со мной занимался, хотя был, конечно, очень занятой человек. В нашей квартире у него был отдельный кабинет. У нас была комната, в которой мы все жили втроем, бабушка жила в отдельной комнате, и одна маленькая комната была общей столовой.

Когда все это случилось и когда я пришла через день в детский сад, меня спросили, почему я не была. Я сказала: «Пришли фашисты и забрали моего папу», что повергло администрацию детского сада в полный ступор, потому что это, вообще-то говоря, было подсудное дело. Но они никуда не сообщили, надо отдать им должное. Они только позвонили моей маме и сказали: «Чему вы учите вашу дочь?!» Но меня никто не учил. Дело в том, что, видимо, в 33-м году фашисты пришли к власти в Германии, было очень много разговоров. Я это все слышала и препарировала по-своему в свои шесть лет.

Александр Давидович незадолго до ареста, 1937 год.
Александр Давидович незадолго до ареста, 1937 год. Фото из семейного архива

Когда он уходил, он сказал: «Не волнуйся, я скоро вернусь». Но вот так и не вернулся. Мне было шесть лет, когда все это произошло, так что воспоминания, конечно, очень ограниченные. Обыск в квартире был ночью, меня подняли — даже мою кровать обследовали. Из папиной библиотеки они тоже, наверное, что-то забрали. Но главное, они забрали фотоаппарат — папа увлекался фотографией. Не знаю, как это тогда называлось, но таких, как теперь, аппаратов не было, а был треножник, на него привинчивался аппарат, и с него снимали.

Александр Мейсельман был арестован 14 октября 1937 года. 12 января 1938 года Комиссия НКВД и Прокуратуры СССР признала его виновным по статье 58-1а Уголовного кодекса РСФСР (измена родине) и приговорила к высшей мере наказания

А потом маме моей, которая приходила все время выяснять, что и как, в результате сказали, что он осужден на десять лет без права переписки. В то время никто из нас не знал, что это смертный приговор, что это расстрел, и мама всю жизнь ждала.

В этом доме, на Калужском, 9, где мы жили, там была собрана разная интеллигенция, и в 37-м году его прилично почистили, там было много арестов. На нашей лестнице арестовали двоих и уничтожили.

О маме

Маму выслали в Архангельскую область за 130 километров от железной дороги. Она была преподавателем английского языка. Вы представляете, 130 километров от железной дороги — никакой работы, ничего. Никого не волновало, что она там заработать ничего не cможет.

К счастью, бабушка, мамина мачеха, оставила меня у себя, иначе меня тоже либо с ней бы сослали, либо забрали бы в детский дом, что очень со многими случилось. Фашисты прикрепляли желтую звезду Давида, а в те времена в детских домах прикрепляли повязку с буквами ДВН — дочь врага народа. Вот если бы бабушка меня не оставила у себя, мне бы вот это грозило, наверное.

Летом меня кто-нибудь из родственников возил обычно к маме. Мама через какое-то время в соседней деревне нашла работу в школе и преподавала там немецкий — тогда ведь, перед войной, в школе был в основном немецкий, английский в школах, по-моему, не преподавали. Так что сперва она там, в этой деревне Шандалы была.

Ксения Гузеева с мамой Екатериной Теннер-Мейсельман. Писательская дача в Елизаветино, 1937 год.
Ксения Гузеева с мамой Екатериной Теннер-Мейсельман. Писательская дача в Елизаветино, 1937 год. Фото из семейного архива

Потом у нее обнаружилась опухоль, и она получила разрешение переехать в Вельск, потому что в Шандалах не было никакой больницы, ничего. Вот она переехала в Вельск — это было уже 30 километров от железной дороги. Теперь это, кстати, большая железнодорожная станция. Там был очень хороший хирург. Там мама устроилась работать преподавателем уже английского.

В 40-м году, наверное, ей разрешили жить в Луге — было такое положение — 101 километр от Ленинграда, где разрешалось жить всем преступникам. Но мама, как главный преступник, тоже жила там. И вот в Луге нас застала война. И мы уже уехали на Урал вместе с геологической организацией, в которой работал мамин младший брат.

О друзьях

Один из папиных друзей был профессор [Наум Яковлевич] Берковский, литературовед, это очень крупный был потом ученый, а второй — художник [Геннадий Дмитриевич] Епифанов, который потом стал заслуженным художником. Это были папины друзья, которые ко мне приезжали. Берковский перед войной меня предлагал взять даже на юг, но я, конечно, поехала вместо этого в Архангельскую область, к маме. Потом, после войны, мы снова восстановили отношения и с ними общались. А вот художника, к сожалению, мы с мамой не нашли. А он-то, наверное, считал, что мы не выжили, поэтому нас, наверное, и не искал. Теперь-то я выяснила, что мама его искала… Умер он только в 85-м году, то есть мы могли быть в каких-то отношениях, общаться.

Еще у папы был очень близкий друг в Москве, друг молодости. Она была писательницей — Анна Иосифовна Кальма. Кальма — это ее псевдоним, а ее настоящая фамилия — Кальманок. А псевдоним был Н.Кальма. Она нас нашла сама после войны. В какой-то момент вдруг звонок в дверь там, на Калужском — мы вернулись обратно на Калужский. И вдруг там Анна Иосифовна оказалась. Надо сказать, она для меня была как бы второй матерью — очень много для меня сделала. Она умерла в 88-м году.

Анна Иосифовна Кальма
Анна Иосифовна Кальма kid-book-museum.livejournal.com

О памяти

В 56-м году была реабилитация, но при этой реабилитации выдавались ложные свидетельства о том, когда человек погиб. Это была хрущевская «Оттепель». Мы получили реабилитацию на папу. Было сказано, что он умер в 44-м году от какой-то дизентерии. Потом выяснилось, что это все ложь.

Александр Мейсельман был расстрелян в Ленинграде 18 января 1938 года. Только в эпоху «Большого террора» 1937–1938 годов более 1,3 миллионов человек были осуждены по политическим мотивам. Из них 681 692 человека были расстреляны

В 90-х годах было разрешено открыть архивы, показать родственникам архивные отделы. Тогда я узнала, что его арестовали в середине октября, а 18 января он уже был расстрелян. То есть три месяца… Причина — шпионаж в пользу Японии. Якобы он выдавал японцам местонахождение бензоколонок поблизости от Гатчины. Это же надо придумать такое! Считалось, что донес какой-то человек, который жил во Владивостоке — это было где-то в деле. Но на самом деле этот человек, как выяснилось в результате допросов, он вообще не знал папу.

Тогда же я получила настоящее свидетельство о смерти. Я просила, чтобы мне дали сведения, где он похоронен. Они сказали, что таких сведений у них нет. Но тогда всех хоронили в Левашово. И вот меня однажды дочка свозила туда. Там люди, которые тоже не знают, где их родственники похоронены и как, они сделали якобы их могилки. Но я не стала этого делать, потому что зачем ставить надгробье там, где ты не знаешь, там или не там.

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.