Перейти к основному контенту

Сергей Мохнаткин в интервью RFI: «Любой компромисс на пользу бандиту»

В Котласском городском суде Архангельской области завершилось судебное следствие по делу правозащитника и гражданского активиста Сергея Мохнаткина, который находится с декабря 2014 года в колонии строго режима в Котласе. По версии обвинения, Мохнаткин избил троих надзирателей этой колонии. 62-летнему осужденному грозит еще до пяти лет заключения. Приговор огласят 20 марта. Специальный корреспондент RFI Сергей Дмитриев увиделся в суде Котласа с Мохнаткиным и расспросил его о процессе, жизни в колонии и борьбе с системой. На вопросы RFI Сергей Мохнаткин ответил в письменной форме.

Сергей Мохнаткин
Сергей Мохнаткин Фото: Александр Барошин / Facebook
Реклама

RFI: Как вы себя чувствуете, как спина после травмы?

Сергей Мохнаткин: Чувствую я себя, в принципе, неплохо. Но в сентябре, и затем в октябре, меня по разу «помяли», поэтому побаливает спина. Но в целом — «жить можно».

Ожидали ли вы такого сурового приговора (4,5 года строгого режима) в 2014 году?

О сроках не думал. Надо было выигрывать процесс, показать вину властей. В незаконности особо жестокого (что противоречит не только закону о полиции, но и приказу бывшего начальника ГУ МВД Колокольцева, ныне министра МВД, предупреждать граждан о незаконности их действий, в том числе звукоусиливающей аппаратурой) наезда на гражданских активистов — полиция настолько оборзела, что стала нападать без малейшего предупреждения, неожиданно. Я все-таки был журналист и находился под охраной закона о СМИ. Я жестко спросил с начальника разгонщиков, с какой стати он так грубо нарушает [неразборчиво]. Это не повод для наезда, даже если вопрос очень не понравился.

Думаю, что он «наехал» еще и с перепугу. Надо было доказать и это, и то, что дело сфальсифицировано: этот начальник увез меня и остальных захваченных в свое отделение МВД, за Садовым кольцом. Его пост находится рядышком с этим отделением МВД. Вот там все и фальсифицировалось, и только позже я был переведен в отделение МВД, которому подведомственна Триумфальная площадь, где все и происходило. В рапортах даже писали, что я не просто активно участвовал в акции, но и силой хватал и затаскивал в нее случайных прохожих. Это притом, что я был с портфелем, в котором находились материалы по «Болотному делу».

Почему вы тогда не уехали, когда с октября по декабрь были не под арестом?

Я никуда ни от кого не бегал и не собираюсь. Бегать от властей я считаю позором. Малейший шанс дать им обвинить тебя в трусости — это внутренняя смерть. Я не смог бы себя уважать.

Не жалеете ли сейчас о том решении остаться и идти в тюрьму?

Конечно, нет. Драка — это драка, от нее не уходят. На сегодня власти лгут, а не я. Это пусть маленькое, но преимущество, и оно со мной. У меня в глазах Марченко, диссидент 1960-х. Он и в тюрьме клял власть.

Опишите ваш быт в колонии? Чем вы занимались до перевода в СИЗО в Котлас?

DR

Быт достаточно скучный. Заключение — площадка для анализа. Вы не сможете изучить систему вне ее. В нее надо попасть. Тогда есть шанс, что ты найдешь разумный путь ее реорганизации. Со стороны [неразборчиво], когда речь идет о суперзакрытой системе, — это просто не суметь. Поэтому занимаюсь как могу — дел, получается, очень много.

Есть ли у вас возможность поддерживать контакты с близкими и друзьями? Не чувствуете ли вы себя забытым или преданным со стороны соратников по оппозиции? Поддерживает ли вас Лимонов, на акции которого вас и арестовали?

Контакты ограничивают всегда, если ты не согласен, причем не обязательно с местным начальником. Поэтому у меня по-прежнему перехвачено несколько писем (стоит только написать на ФСБ или Путина — все, письмо не дошло). Несколько статей в блог «Эха Москвы» у меня перехвачено, то же — к правозащитникам, также — в правоохранительные органы и даже пара обращений в суд. Но это «нормально», типа и не было. У меня перехватывали даже заявления о приеме в партию «Западный выбор» Валерии Новодворской.

Я не лимоновец, и защищаю не его акцию, а право каждого заявить свое мнение. Я и на Болотной был, просто не попал в окружение.

Чего больше всего не хватает в заключении? Что труднее всего переносить в тюрьме?

Возможности работать, заниматься делами. Такая невозможность переносится хуже всего.

Какие у вас отношения с сокамерниками (в колонии или сейчас, в СИЗО)?

Отношения могут быть разные, но в целом — вполне.

Из-за чего, на ваш взгляд, произошел в марте прошлого года конфликт, в результате которого вас избили?

Часть сотрудников мои вежливые замечания не поняла.

Тут существует потрясающее неуважение к осужденным. Право нарушается везде. Но чтобы суд не удосужился известить о себе — донести до обвиняемых, что дело против него в суде и будет слушаться — такого я не знал даже в теории. О решении судить кого-то все-таки сообщают. Однако не здесь.

Вне зависимости от приговора, вас вернут в колонию. Хотели бы вы, чтобы вас перевели в другую колонию?

Нет, ни в коем случае. Это была бы трусость. Надо здесь доказать, что ты не виновен в дисциплинарных нарушениях. Опять же — от кого бежать?

Вы пытаетесь побороть систему, но в результате ваша ситуация только усугубляется. Ваш срок увеличивается. Осознаете ли вы это, и не было ли желания подчиниться системе, чтобы выйти побыстрее на свободу?

DR

С конкретными людьми не борются (по крайней мере, как правило). Менять-то надо систему, а не отдельного человека. Изменишь систему — изменится человек. Я никогда не подчинялся системе. Отец даже прозвал меня «Наобороткин».

Я не могу чувствовать себя человеком, если не чувствую сопротивления. Когда-то я полюбил фразу Теодора Рузвельта — эпиграф к роману Т. Уикера «На арене со львами» (главреда внешнеполитических новостей New York Times, 1960-е) — чести заслуживает тот, кто не страшась, в грязи и пыли, на арене. И даже если он проиграл, он имеет право сказать «Да, я честно сражался». В своих проигрышах я сам виноват. Просто плохо играл. Лучшего повода для реванша просто нет.

Наталья Сац, автор первого в истории Театра оперы для детей, вспоминала, как ее совсем маленькую побил во дворе здоровый мальчуган и она нажаловалась папе. Тот взял ее за руку, отвел к квартире того мальчугана, а когда отец его открыл дверь и начал было извиняться, вручил ему рубль и сказал: «Я буду вам платить столько каждый раз, когда ваш сын побьет мою дочь». На следующий день она так отдубасила того мальчугана, что он еле ноги унес.

Сейчас в России все меньше людей, готовых к открытому протесту, потому что это теперь прямой путь в тюрьму. Какие вы видите способы сопротивления режиму в таких условиях?

Все. Все, что только возможно, надо бросить против системы. Ни один ее шаг нельзя оставлять безнаказанным. Хотя бы в печати, хотя бы в СМИ. Надо знать — любой компромисс всегда на пользу бандиту. Нельзя мириться с беспределом.

В Котласском суде зарегистрировано 17 гражданских дел, в которых вы числитесь истцом. По большинству из них — отказ. Верите ли вы, что можете выиграть хоть один из исков против ФСИН и прокуратуры? Как вы успеваете вести одновременно столько судебных дел?

С исками я, конечно, зарылся. Но это от того, что я многого не ожидал. Я был готов к жестоким репрессиям, но не к тайной подлости. Есть действительно вещи, которых не ожидал. Дело — не религия, надо делать, а не верить. На 101-й раз получится.

Что бы вы поменяли прежде всего в российской пенитенциарной системе?

Россия — единственная страна, где пенитенциарную систему можно превратить в лучшую в мире. Каждая зона — мини-ГУЛАГ. У каждой — свой «ДнепроГЭС» за колючей проволокой. А называется он — «промзона», и также принудительный труд. Юридически — нет разницы с ГУЛАГом, и физически — также. Надо забрать их у ФСИН и передать их народу, [неразборчиво] в министерство экономики, в министерство труда. И сделать их мини-свободными экономическими зонами: убрать полностью налоги (или частично) и сдавать в аренду предпринимателям. И не надо будет никого заставлять: зеки пойдут туда сами, зарплаты у них будут гораздо больше.

DR

Сейчас в «промзонах» работает [неразборчиво] 0,3% дееспособного населения, а вклад в ВВП приблизительно равен 0,01% — в десятки раз меньше среднего вклада в ВВП одного трудоспособного на воле, а на содержание «промок» уходит очень много денег, много больше обычно производимых продукции и услуг. Так и надо покончить с такой убыточной прорвой, включая и принудительный труд. В таких СЭЗАХ вырастет все — и вклад в ВВП будет выше, чем по стране, и производительность, и объемы, и прибыль, и качество, и трудовое воспитание. Из ФСИН там должна остаться только охрана. Все остальное — само пойдет.

Но главное — запретить аффилированность арендаторов со служащими (кум, сват, брат). Иначе опять — кормило для коррупции. Также с ОНК — запрет на членство лиц с родственниками в силовых структурах. Конфликт интересов. Рука руку моет, а не контролирует.

Чем вы планируете заниматься после освобождения?

Добиться понимания в правозащитной среде. Идеи есть.

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.