Скарб и скорбь нашей речи

Из чего же еще состоит наша речь, как не из слов, которые собраны в словаре. Так-то оно так, но вот, подводя формальные итоги года, мы перебираем в памяти не словарные слова, а некоторые словосочетания, ставшие этикетками на воображаемых банках, в которых заспиртованы некие события, или так называемые факты.

Гасан Гусейнов RFI

Поэма Владимира Маяковского «Хорошо!», которую некоторые люди моего поколения до сих пор помнят наизусть, начинается такими словами:

Время —
вещь
необычайно длинная, —
были времена —
прошли былинные.
Ни былин,
ни эпосов,
ни эпопей.
Телеграммой
лети,
строфа!
Воспаленной губой
припади
и попей
из реки
по имени — «Факт».
Это время гудит
телеграфной струной,
это
сердце
с правдой вдвоем.
Это было
с бойцами,
или страной,
или
в сердце
было
в моем.

Глагол «припасть» применен здесь в значении — наклониться к чему-то устами: «Воспаленной губой припади и попей». Знаем мы это слово, конечно.

09:26

Скарб и скорбь нашей речи

Гасан Гусейнов

Но есть у этого слова и другое значение — прихрамывать, припадать на какую-нибудь ногу. А из выступления главы государства на встрече с поклонниками 23 декабря 2016 мы услышали и новую возможность применения его в живой речи.

Оказывается, слово это входит в словарь современных суеверий. Когда вместо «садись» говорят «присаживайся», вместо «кончить» — «закончить», вместо «ступай спать» — «отдыхай», вместо «последний» — «крайний». Так вот, начальство вместо того, чтобы просто сказать, что доходы населения в результате его, начальства, бурной деятельности упали, воспользовалось словом «припали».

Эта магия сама давно стала фактом языка. Чтобы речевая ткань не лопнула, ее надрезают, из одного куска делают два или три и — сшивают, так сказать, белыми нитками. Например, «падение» вертолета назовут «жесткой посадкой», а о том, что самолет упал, напишут, мол, «пропал с радаров». Сразу скажу, что суеверие в таких случаях — вещь во многом оправданная. Не задеть, не усугубить и без того уже навалившуюся скорбь.

Однако, последствия применения этой фигуры выражения одного действия или события через два других, переводящих мысль в другом направлении, разнообразны. Выражение «жесткая посадка» в словарях объясняется так: «В авиации — разговорный термин среди неспециалистов, противоположный по значению мягкой посадке. Техническим термином, принятым в среде профессионалов, является „грубая посадка“. Термин „жёсткая посадка“ обычно означает, что пилоту удаётся сохранить полный или частичный контроль над транспортным средством, в отличие от неконтролируемого спуска (аварии), которая обычно приводит к разрушению транспортного средства». Стало быть, когда неспециалист говорит про «жесткую посадку», он имеет в виду, что все-таки не совсем упал, и есть шансы, что каким-то чудом он снова «попадется радару». Или, как в случае с «припавшим» уровнем жизни. Да, упал, но совсем ненадолго. А если и на несколько мгновений, то не гильотина все-таки — поднимется, и снова заживем.

Таких словосочетаний, подготавливающих к скорби, в речи накапливается столько, что язык эпохи переполняется не перевариваемыми иносказаниями. Событие, за которым никто не стоит, может даже правильно называться, но — в силу того, что носители языка не сумели выяснить или не стали добиваться выяснения правды, у них от события осталась странная, нелепая, оскорбительная этикетка.

Например, эта страна не знает, кто убил, кто отдал приказ убить Бориса Немцова, поэтому выражение «трагическая гибель Немцова», или «убийство Бориса Немцова» — до сих пор не что иное, как слово-прикрытие. Бориса Немцова — нет. А его убийцы бродят среди людей. Безнаказанно. А чтобы стать кретином, который не понимал бы этого, человек и принимает предложение освоить язык фальшпанелей, или слов-прикрытий.

Освоение это проходит в ускоренном режиме, поэтому носители языка, особенно — ведущие организаторы процесса, начали на скорую руку лепить эти слова-прикрытия из всего. Так появилось «импортозамещение», за ним из горшочка полезли всякие «сыроподобные продукты» и «спиртосодержащие жидкости». Заодно, правда, произошло несколько удивительных актов смирения сознания перед безумием. Стало окончательно ясно, что на русском языке можно и нужно произносить словосочетание «молоко питьевое». Тут целая философия.

«Чрезмерное использование цельного молока для вспаивания молодняка большого рогатого скота отрицательно сказывается на экономической эффективности производства товарного молока для пищевой области. Поэтому важно объективно установить оптимальную часть заменителей цельного молока (ЗЦМ) в кормлении телят для сбережения цельного молока и улучшения экономических показателей производства молочных продуктов в рыночных условиях».

Начав вспаивать молодняк ЗЦМ, невозможно остановиться и не захотеть вспаивать молокоподобным продуктом и человеческое население. В законодательных актах, оказывается, давно уже имеется склеенное слово «молокосодержащий». Законодатель определяет его так. «Молокосодержащий продукт — пищевой продукт, произведенный из молока или молочных продуктов или побочных продуктов переработки молока. Главным отличием молокосодержащих продуктов от всех остальных — является наличие немолочных компонентов, которыми заменяется молочный жир. Но в соответствии с упомянутым техническим регламентом можно заменять не более 50%.

Таким образом, молокосодержащие продукты содержат и молочный жир, и заменитель молочного жира в разных пропорциях и могут иметь в своем составе разнообразные пищевые продукты.

При этом, молокосодержащие продукты не могут именоваться так же, как молочные или молочные составные. Вместо существительного (кефир, творог, сыр) в их наименовании должно применяться прилагательное: кефирный, творожный, сырный продукт».

А если рынок окружает вас чем-то молокоподобным, в котором булькает молокосодержащий продукт, то как же вам обойтись без эпитета «питьевое», если вы уверены, что производите молоко.

Как гласит относительно недавно угнездившийся в русской речи мем, «жизнь никогда не будет прежней».

Истекающий год подарил нам и лосьон «Боярышник». Быстро установленная связь между «трагической гибелью» почти ста человек в Иркутске и этим мистическим спиртосодержащим концентратом для ванн (не то для купания в ваннах, не то для чистки ванн) переключила внимание с важного понятия «спиртосодержащий» на обманчивое и прекрасное имя «боярышник». В поисках смысла события люди обратились к политэкономической составляющей и увидели деловую прозу в том, что государству выгоден быстрый отсев нищебродов, на которых не надо тратиться во всю долготу их бессмысленной жизни на пенсии, а производитель на них еще и быренько заработать перед смертью успеет. Машинка работала-работала да и сломалась. Производители и торговцы, говорят, совсем распоясались, замещая спиртоподобие, сыроподобие и молокоподобие. И вот настал час скорби.

Скорбь, скарб и ущерб — слова одного корня, настолько древнего, что мы не знаем, как люди тогда эту самую скорбь испытывали. Ущерб, нанесенный скарбу, вызывает скорбь. В безлюдной пустыне слов-прикрытий не хочется искать виноватых. Вдруг таковые найдутся среди главных скорбящих и утешителей? Насколько проще все списать, например, на високосный год. Или и вовсе на слепой случай. Во всяком ином случае, не слепом, вскроется чей-нибудь замысел. А если ты два десятка лет надувал щеки и божился, что держишь этого кого-то за причинное место, что тогда? Тогда и придет на помощь твой язык, твои приемы и приемчики, за которыми так весело было следить издалека.