Как получить убежище во Франции: опыт россиянки

В 2016 году число россиян, попросивших политического убежища в США, выросло по сравнению с прошлым годом на 30 процентов — на конец сентября было подано 1912 заявок. Для сравнения: в прошлом году Франция предоставила политическое убежище 1800 россиянам, заняв первое место в Евросоюзе по количеству политических эмигрантов из России.

Надежда Кутепова DR

12:34

Как получить убежище во Франции: опыт россиянки

Александр Валиев

Россиянка Надежда Кутепова с тремя детьми переехала во Францию летом 2015-го, а уже через 7 месяцев получила политическое убежище. По ее словам, обычно французские власти принимают решение значительно дольше, но в ее случае причины для предоставления убежища были слишком очевидны. Будучи экологом, правозащитником и жительницей закрытого города Озерск под Челябинском, где работает комбинат по переработке радиоактивных материалов «Маяк», она в какой-то момент почувствовала, что стала неугодна местным властям. Ее организацию «Планета надежд» признали «иностранным агентом».

Надежда Кутепова: В апреле 2015 года министерство юстиции признало нас «иностранными агентами», после чего Озерский городской суд признал нашу деятельность угрозой безопасности Российской Федерации. После этого канал «Россия 24» сначала показал сюжет, в котором назвал нашу деятельность промышленным шпионажем, а затем сюжет, в котором были разглашены мои личные данные, была показана моя квартира в Озерске. По этой причине после консультаций с адвокатами и правозащитными организациями я приняла решение немедленно уехать, потому что деятельность, которая входит в противоречие с интересами безопасности Российской Федерации, это описание преступления по статье «Государственная измена». Я не хотела попасть в тюрьму, поэтому уехала.

RFI: Надежда, почему вы выбрали Францию?

Потому что основными моими сопровождающими были две организации — Международная федерация за права человека (FIDH) и Amnesty International. С этими организациями мы были в контакте уже достаточно давно, и когда вышел репортаж, я всем его рассылала, чтобы знакомились с тем, что происходит. И именно эксперт FIDH сказал, что, по их мнению, этот репортаж является подготовкой общественного мнения к последующему судебному процессу по обвинению вас в шпионаже или госизмене. И посоветовал уехать. Когда я спросила, а куда, собственно, я поеду, у меня нет таких мест, куда бы я могла приехать, мне сказали — ну, приезжай в Париж. Их офис здесь находится, мол, в крайнем случае, поселим тебя в офис, потом что-нибудь придумаем. Я сразу категорически сказала, что не буду просить политического убежища, написала заявления в генеральную прокуратуру, озерскую, федеральному омбудсмену, еще в несколько инстанций. Спросила, ведется ли оперативно-розыскная деятельность в отношении кого-либо из членов нашей организации, если ведется, то каковы ее результаты? И потребовала привлечь к ответственности журналистку Скобееву за разглашение моих персональных данных. И я ожидала ответов, думала, лето прокантуемся, а потом вернемся.

Как была обустроена ваша жизнь во Франции в этот период?

Поскольку я не просила убежища, никакие программы государственной поддержки на меня не распространялись. Мной занимались правозащитники, их коллеги и друзья, журналисты, друзья журналистов. Нас отправили в Голландию, там мама одной женщины нас приняла, потом мы поехали в Бельгию. В августе мы вернулись в Париж, нам свою квартиру отдали люди, которые были в отпуске. Надо было за котом следить, вот мы и жили. Но потом уже было 1 сентября, ответов из России никаких не поступило. Вернулись эти люди, и нас взяла к себе одна журналистка. У меня началась тяжелая депрессия, целые дни сидела, ревела. Когда ты не можешь принять решение, ни туда, ни сюда. И тогда FIDH мне дала психотерапевта, в рамках программы помощи, с которым мы к концу сентября приняли решение, что я должна просить политическое убежище. И 2 октября я попросила о нем.

Сколько в среднем приходится ждать ответа на этот запрос?

По закону, который вышел в ноябре 2015 года, решения о предоставлении убежища принимается в течение шести месяцев с даты обращения, но по факту люди ожидают убежища и по два, и по три года. Это связано не с медленной работой аппарата, а с необходимостью проверить историю человека, который обратился за получением убежища. Это время уходит у государства на то, чтобы собрать доказательства того, что действительно человек преследуется или не преследуется, и тогда отказать ему в предоставлении статуса.

После того, как вы попросили убежища, государство вас как-то начинает поддерживать?

Я попросила убежища 2 октября, но не у государственных органов. Государство перекладывает эту функцию на некоммерческие организации, и они занимаются непосредственными контактами с полицией, со всеми прочими, потому что в первую очередь есть языковой барьер. И ты получаешь через три недели первое собеседование в полиции, чтобы взять отпечатки пальцев. Потом еще через три недели еще собеседование. И оно так друг за друга зацеплено, и пока ты все звенья этой цепи не пройдешь, ты как бы еще не в системе, и это процесс сложный. Одновременно с этим тебя включают в лист ожидания жилья. Первоначально это размещение в социальных гостиницах, они очень простые, стесненные и очень далеко расположенные. Большая часть людей старается их избегать, потому что условия там могут быть самые разные. Поэтому, наверное, 85 процентов людей живут, где что найдут, где придется. Мы все это время жили у журналистки, потом в какой-то момент поняли, что человек тоже устал от нас, семья с тремя детьми, вечно находящийся в депрессии человек — это трудно выдержать. Я поняла, что мы должны уезжать, и тогда мы объявили себя бездомными. И организация, которая становится твоим представителем в органах власти, ищет тебе социальную гостиницу.

То есть вам все же не удалось ее избежать?

Это тоже была очень сложная история, я себя называла рабыней зеленой папки. В этой организации все дни по цвету, чтобы все люди не шли в один день. И вот эта папка зеленая давала мне право прийти с какой-то просьбой в понедельник. Для этого надо еще попасть в 20 первых человек. Нужно прийти, занять очередь и стоять несколько часов. Как раз в тот день, когда мы объявляли себя бездомными, я пришла, была уже на грани отчаяния и забыла эту зеленую папку. Отстояла очередь, и мне охранник говорит, нет, у вас нет зеленой папки, вы не можете войти. Я говорю, подождите, у меня карточка, я ваш клиент! Нет, приходите в следующий понедельник. А мне куда в следующий понедельник, я уже на улице?! Я тогда просто села на землю, вцепилась в эту решетку и сказала, я никуда не пойду, позовите консультанта, он вам скажет, что я могу прийти в понедельник. Сижу, плачу, а он говорит, нет, уходите, мы сейчас вызовем полицию. Я говорю, вызывайте полицию, я не боюсь полиции. Ну, в общем, позвали консультанта, он меня узнал… Социальная гостиница — очень чисто, очень скромно, есть, где жить и тепло. Это самое главное. Все остальные сложности — что нельзя готовить, далеко от школы, нельзя в общем зале сидеть, это все вторично.

А предусмотрено ли какое-то пособие для ожидающих политического убежища?

Мы первое пособие получили в марте. А до этого, приехав без денег, собирали их методом протянутой руки. Создали страницу в интернете, мои товарищи, коллеги собирали туда деньги. И очень многие перечисляли — кто тысячу, кто пятьсот рублей. И весь этот период с июля по март мы жили только на то, что нам присылали люди. В марте нам дали первое пособие, на семью из четырех человек 17 евро в день, это 500 евро в месяц. Учитывая, что за жилье мы не платили, и транспорт нам тоже предоставлялся бесплатно, прожить можно. Здесь есть магазины на разные уровни дохода.

Но, выходит, 7 месяцев вы сидели без пособия и, если бы не помощь друзей и коллег, могли остаться голодными?

Здесь очень много гуманитарных организаций, которые кормят на улице, или так называемых «ресторанов сердца». Есть «Красный крест». Но с точки зрения многодетной мамы с тремя детьми, которые где-то учатся, абсолютно нереально этим пользоваться, потому что ты должен приехать туда к определенному времени и быть там час. А это от нас, допустим, в 80 километрах. У меня приоритет был — адаптация детей и их учеба. Мы учились очень далеко. Ехать в ресторан, чтобы просто поесть, я просто не могла себе позволить, потому что для меня важнее было довезти детей до учебы.

Надежда, есть мнение, что французская бюрократия еще хуже российской, это правда, на ваш взгляд?

Когда мы, просители убежища, эмигранты, жалуемся как бы на Францию, но на самом деле она тут ни при чем. Она сделала все возможное. Это конкретные исполнители в конкретной некоммерческой организации, но для людей они все французы, поэтому они не видят разницы. А для меня как руководителя НКО очевидно, что есть пробелы в этой деятельности. У меня был такой случай: я должна была зарегистрироваться в полиции по новому месту жительства. Спросила в «своей» организации, какие документы для этого нужны. А они находятся в 800 метрах от полиции. Говорят, мы не знаем, вы идите и все узнаете. А там надо в пять или шесть утра занять очередь, несколько часов стоять, не факт, что ты войдешь. Когда я в 11, после пяти часов стояния в безумных условиях, толкание, пинки, все-таки была впихнута в эту префектуру, они мне выдали бумажку и сказали, что регистрация по почте. Я тут же побежала в эту организацию и говорю: «Что вы делаете? Отвечая за беженцев, не знаете, какие документы нужны и что это делается по почте». Они ответили, что это не их обязанность.

Как меняется жизнь после получения статуса политического беженца?

Когда я получила убежище, у меня появилось право на работу, но в связи с тем, что я все время сопровождала детей, это было невозможно. Во-вторых, конечно, я не знала языка. Пойти работать можно было каким-то обслуживающим персоналом, но пособия, которое я получала, мне на жизнь хватало, я экономила и хотела заниматься своей основной деятельностью, правозащитной, защищать права пострадавших от ПО «Маяк». Соответственно, мне нужно было контактировать с большим количеством людей, экспертов, организаций. Вести с ними переписку, давать интервью, поэтому я приняла решение, что на данном этапе я не могу устроиться на работу. Я буду давать интервью, распространять информацию об аварии на «Маяке», делать все, что я могу.

Не могу не спросить, какова в Париже, на ваш взгляд, ситуация с беженцами из Сирии, Ближнего Востока и Африки? В российских СМИ она зачастую преподносится как катастрофичная, а парижане рисуются безвольными и беззащитными жертвами…

В Париже долгое время был палаточный лагерь, буквально в самом центре, он насчитывал тысячу или две тысячи человек, и другой мигрантский лагерь был в Кале, у пролива Ла-Манш, там, где граница с Великобританией. Конечно, человек, который целый день стоит у своей палатки или сидит у метро на парапете, день, два, три... И тут же мочой пахнет, и тут же эти палатки — конечно, это не может не шокировать, потому что люди привыкли к совершенно другому. Но чтобы они себя как-то вели, приставали и все прочее — нет, я этого не видела, и такого не было во французской прессе. Тут очень много сил правопорядка, мне кажется, тут на каждом углу стоит полицейский или машина. То есть, система заточена на то, что если что-то произойдет, чтобы сразу было пресечено. Ну, и потом я, конечно, не знаю, как немецкие женщины, но французские женщины, мне кажется, очень независимые, умеют ставить на место и себя в обиду не дадут!

---

Вот уже пару месяцев Надежда с детьми живут в квартире, которую им выделило государство как беженцам. Она поступила в Сорбонну, на интеграционный курс французского языка для беженцев. В дальнейшем планирует изучать международное право. Пособие, которое она сейчас получает, будучи одинокой матерью троих детей и безработной, составляет примерно 800 евро в месяц. Дочка и оба сына устроены в парижские школы и вполне благополучно учатся. А их мама собирается записаться в школу танго и на курсы верховой езды.