В группе риска — вся Россия: врач об эпидемии ВИЧ

Первый заместитель начальника управления здравоохранения администрации Екатеринбурга Татьяна Савинова 1 ноября заявила о том, что в городе эпидемия ВИЧ-инфекции: вирусом иммунодефицита заражен каждый 50-й его житель. Впрочем, потом она уточнила, что в городе официально не объявляли эпидемию. Тем временем в 20 регионах России эпидемия ВИЧ достигла наивысшей стадии, согласно критериям ВОЗ. Медицинский директор фонда «СПИД.ЦЕНТР» Елена Орлова-Морозова в интервью RFI объяснила, почему в России ВИЧ заражаются не только люди из групп повышенного риска, и что необходимо предпринять, чтобы побороть распространение инфекции.

Getty Images

11:47

В группе риска — вся Россия: врач об эпидемии ВИЧ

RFI: По данным ООН, Россия входит в первую двадцатку стран с наибольшим процентом ВИЧ-инфицированных. Она делит это «лидерство» с некоторыми африканскими странами. Как вообще стало возможно, что уровень заражения ВИЧ дошел до стадии генерализованной эпидемии в некоторых регионах России в 2016 году. В чем здесь корень зла?

Елена Орлова-Морозова: Во-первых, мы недостаточно противодействуем (распространению ВИЧ — RFI). Во-вторых, наша, российская эпидемия — другая. Если мы посмотрим на развитые страны (мы не берем Африку или, скажем, Индию), в Америке на конец 2015 года оценочная цифра лиц, живущих с ВИЧ — 3 миллиона 400 тысяч — гораздо больше, чем в России. Но надо понимать, что эта цифра кумулятивная, сложенная из тех людей, которые заболели и 30 лет назад — да, многие умерли, но потом появились препараты, и сейчас все живут. Поэтому каждый новый случай плюсуется к предыдущему. Примерно в год у них 300–400 тысяч новых случаев — на огромную страну, население которой в два раза больше, чем в России. В России за прошлый год 100 тысяч новых выявленных случаев. Сравнимые показатели.

Там основной двигатель эпидемии — уязвимая группа мужчин-гомосексуалов. А у нас это прежде всего потребители инъекционных наркотиков. Если в начале эпидемии в России, в 98-м году, потребителей наркотиков было 90% или больше (среди ВИЧ-инфицированных в России — RFI), то сейчас они занимают только половину. Но это не потому, что их в абсолютных цифрах стало меньше, а потому, что эпидемия вышла из уязвимых групп в общую популяцию: когда вирус находит себе новый путь для распространения (в этом случае половой путь), образуется новый подверженный заражению контингент.

Если по всему миру добились уменьшения количества новых случаев (которые каждый год все равно везде происходят), в России их число ежегодно растет примерно на 10%. Наверное, потому что мы не имеем доступа к основной уязвимой группе — потребителям инъекционных наркотиков. Она для нас практически недосягаема.

Почему?

Представьте себе: они где-то сидят там, они криминализированы, они и так боятся, плюс еще и ВИЧ-инфекция. У нас стигматизация. Ни одна страна не поборола эпидемию, пока не справилась со стигмой. Чтобы побороть эпидемию, нужно обследовать как можно больше. Новая цель UNAIDS (Объединенной программы ООН по ВИЧ/СПИД — RFI) — это «90-90-90»: должно быть выявлено 90% всех случаев, из них должно быть взято на лечение 90%, для следующих 90% лечение должно быть эффективно.

Чтобы выявить всех, их надо найти — чтобы они пришли и у них была мотивация на обследование. Для этого нужна профилактика, для этого нужны знания — это для общей популяции. А для того, чтобы работать с уязвимой группой потребителей наркотиков, нужны отдельные бригады низкопороговой помощи, какая-то «замануха» нужна. Везде, где разрешена заместительная метадоновая терапия, там все проще.

В России она запрещена?

Она запрещена в России и еще в одной из стран бывшего Советского Союза, не помню где.

С чем это связано?

Не могу сказать, такая вот у нас политика, мне непонятная. Все пораженные регионы находятся на пути известного всем наркотрафика, по которому наркотики поступают в Россию. Об этом громко говорят, но почему-то ничего с этим нельзя сделать. Мы знаем, что уязвимых групп всего несколько: это коммерческие секс-работники, мужчины-гомосексуалы и потребители наркотиков. Первые две — это 1–2%. А самая многочисленная группа (потребители инъекционных наркотиков — RFI) для нас малодоступна. Если кто-то из них и попадает в поле зрения врачей, то это, как правило, тот, кто каким-то образом перестал употреблять.

При этом специалисты говорят о том, что инфекция вышла из групп риска…

Дело в том, что она не ушла из групп риска, а вышла из них — как бы излилась из переполненной чаши. Проценты пораженности по общей популяции, которые вас удивляют — 1,8% (данные, обнародованные управлением здравоохранения Екатеринбурга — RFI). Но в группах риска они еще выше. Например, по мужчинам-гомосексуалам — это примерно 10–15% (точных цифр никто не знает). По потребителям инъекционных наркотиков я даже представить не могу — может быть, двадцать процентов, может — пятьдесят. Пока мы не справимся с очагами, ничего в общей популяции не улучшится.

Сейчас российские власти утвердили стратегию противодействия ВИЧ до 2020 года. Как вам кажется, она может переломить ситуацию? Что вы о ней думаете?

Мне кажется, что она очень мягкая и недоработанная. На самом деле там ничего радикального не предложено. Наш Минздрав говорит, что они хотят к ней сделать пошаговый план реализации, но я пока не вижу, кто может там это сделать. Было слушание по этой стратегии, на это был отведен целый год. Собиралось медицинское сообщество под руководством главного специалиста по ВИЧ-инфекции профессора (Евгения — RFI) Воронина. То есть это люди, которые занимаются ВИЧ-инфекцией на протяжении всех 20 лет, которые идет эпидемия в России. Но большинство предложений не нашли отражения в этой стратегии, ровно так же, как и предложения некоммерческих организаций, которые тоже занимаются выявлением, у которых есть доступ в группы потребителей наркотиков и другие уязвимые группы.

Общество в отношении ВИЧ-инфекции стало активнее. Я надеюсь, что все это не остановится на месте. Все не так быстро, как хочется, но все-таки двигается. Подключились и журналисты, и СМИ, и НКО. Нам всем удается, чтобы наш голос хоть где-то был услышан.

Стратегия должна что-то менять, я не вижу, что та стратегия, которая была подписана, может что-то изменить прямо сейчас.

Как обстоят дела со специалистами-инфекционистами? Есть сообщения, что в некоторых регионах к ним выстраиваются огромные очереди.

Я один из них. Специалисты есть. Лечить мы умеем. Мы абсолютно в теме. Нам доступна вся англоязычная литература. Другое дело, что специалистов мало: становится все больше и больше людей, живущих с ВИЧ. Необходимо увеличение количества врачей и другого медицинского персонала. Волонтеров, тех, кто занимается не медицинской деятельностью, сопровождением — их катастрофически мало. У нас за прошлый год зарегистрировано 100 тысяч новых официальных случаев (заражения ВИЧ — RFI). Конечно, всем нужно сопровождение — и медицинское, и социальное, кому-то — юридическое. Это все есть, но не столько, сколько должно быть.

А что касается препаратов, довольно дорогостоящих и многие из которых иностранные? Есть ли нехватка?

У нас сейчас новая стратегия импортозамещения. Честно говоря, я в ней ничего плохого не вижу. Этими препаратами мы пользуемся, наверное, года три. Как врач, я могу оценить, что у них побочных эффектов не больше, чем у импортных. Другое дело, что, за редким исключением, в России нет комбинированных форм. У нас только один препарат зарегистрирован с такой формулой, и то он, конечно, иностранный.

Сейчас в Америке и Европе очень много появляется препаратов, когда вся схема — в одной таблетке. Они совершенно разные, появляются вновь и вновь, и все с меньшей и меньшей токсичностью. Те препараты, которые выходили в последние два-три года, до нас еще не дошли. А все предыдущие линейки у нас в общем-то есть — такие схемы, где таблетки приходится набирать из нескольких упаковок. Но и это тоже ничего.

Проблема в том, что государственного финансирования все-таки маловато. Государство не нашло достаточно средств. Год назад оно заявляло, что нужно удвоить сумму, выделяемую на препараты. Но денег на это не нашлось. Добавили 2,3 миллиарда к прошлогодней сумме в 21 миллиард. В нашем регионе (в Московской области — RFI) хорошо помогает региональный бюджет — это сравнимо с государственной помощью. В каких-то регионах этого нет, и там будет существовать дефицит препаратов. Сейчас правительство пытается путем переговоров с фармкомпаниями снизить цены на основные препараты. В этом направлении что-то делается.

В Госдуме отреагировали на цифры, которые были обнародованы по Екатеринбургу. Председатель комитета по вопросам семьи, женщин и детей Тамара Плетнева уже предложила внедрить в школьное воспитание пропаганду семейных ценностей и здорового образа жизни.

Этот дискурс, конечно, продолжается. И все бы ничего, если бы они не запрещали ввести половое воспитание в школах и рассказывать о безопасном сексе. Никакими семейными ценностями подростка, у которого одни гормоны в голове, невозможно заставить вести себя так, как они рекомендуют. Надо отталкиваться от реальности.