Евгений Витишко: «Электронный браслет — это поводок»

Краснодарский эколог Евгений Витишко, осужденный на три года колонии за надпись на заборе, вышел на свободу в конце декабря 2015 года. Суд заменил ему реальный приговор на ограничение свободы. Сегодня, почти полгода спустя, Витишко живет под полицейским надзором у себя в Туапсе. В гостях у активиста побывал корреспондент RFI Андрей Жвирблис.

Евгений Витишко (архив) courtesy photo

В Евгении Витишко нет ничего от приверженца экологического экстремизма. Он ест мясо и пьет ненавистную анти-глобалистам кока-колу. И любит людей, которые, по мнению некоторых борцов за окружающую среду, и являются главной для нее проблемой. Евгений же считает, что важнее выстраивать отношения, построенные на соблюдении уже существующих законов и правил. Его преследование — как это обычно бывает с «классическими» правозащитниками — связано с его требованием соблюдать природоохранные законы и правила строительства в южном регионе России. Фактически именно из-за протестов против незаконного строительства на заповедной территории его и отправили в тюрьму. И долго не хотели выпускать, несмотря ни на абсурдность обвинения, ни на международную поддержку. Сейчас Евгений живет под полицейским наблюдением. На ноге у него электронный браслет. Ему запрещено покидать пределы Туапсинского района. Что, впрочем, не мешает ему заниматься политической и природоохранной деятельностью. А вот работать по профессии (Евгений — геолог) очень даже мешает.

RFI: Решение об освобождении стало для вас сюрпризом?

Евгений Витишко: Вплоть до выхода из колонии я не верил, что меня отпустят. Даже вмешательство [бывшего уполномоченного по правам человека при президенте РФ Эллы] Памфиловой не давало мне веры в то, что судебная система или система исполнения наказаний выполнит то, что хотела. Я не был  готов к такому неожиданному повороту событий — выйти из тюрьмы и жить дальше. И быть каким-то символом или флагом освобожденного экологического движения.

Почему вдруг решение поменялось на 180 градусов? Человек, вроде, должен выйти, а тут говорят — «нет, он не выходит»...

Прокурор, который подписал это представление и отсрочил мое освобождение на два месяца, больше не работает. Он вышел на пенсию.

Реальный срок был заменен на ограничение свободы.

Это тоже был момент, к которому я был не готов — к этому браслету. Мне не хотелось быть привязанным подобным образом. У меня разъездной характер работы — по всей территории Краснодарского края. А тут на меня надевают этот электронный браслет.

Моя специальность непосредственно связана с изысканиями в области строительства — экологическими, геологическими, гидрологическими, топографическими. Поэтому сейчас моё основное средство существования — это бурение водных скважин, поиск этой воды. И это пока все.

Зачем нужен был этот браслет? Что этим хотели «пресечь»?

Формально — ничего. Но с помощью этого браслета, конечно, проще доказать какие-то мои нарушения. Например, я не появляюсь больше суток дома. Это скорее момент психологического давления.То есть это — такой поводок.

Тем не менее, общение в интернете и по телефону у вас не ограничено. Когда есть современные средств связи, зачем ограничивать физическое передвижение? Это просто способ психологического давления или здесь есть рациональное зерно?

Я думаю, нет. Но скоро выборы в Государственную думу, и мы еще не определились до конца, что мы будем делать, какой будет дальнейшая тактика и стратегия ведения политической борьбы. Я все-таки планирую участвовать в выборах, и здесь как раз фиксировать мою активность теоретически можно.  Думаю, со временем, даже до окончания моего срока, его все-таки снимут. Есть попытки на уровне УФСИН. А вот необходимости в этом дополнительном ограничении нет.

Помимо этого «электронного» общения с властью, есть еще какие-то контакты с ней?

Я общаюсь со всеми теми «врагами», которые были и раньше на уровне  администрации Туапсинского района и руководили процессом моей травли. Я всё-таки и до этого в работе считал, что для того, чтобы что-то изменить, надо дать понять властям, что именно мы хотим изменить. В чем-то у них такая возможность есть, но существует еще масса вещей, по поводу которых они делают вид, что не замечают их. Например, расширение «Еврохима», выбросы «Роснефти». Новая команда, которая сейчас пришла на Туапсинский нефтеперерабатывающий завод, отодвинула администрацию города от себя и не общается с ней. Все гораздо сложнее, чем было раньше. Раньше, например, я знал руководство нефтеперерабатывающего завода, мог вносить какие-то свои предложения и худо-бедно мы что-то делали в период реконструкции. Сейчас  подобраться к нефтезаводу я никак не могу. Пишу о чем-то, что мне не нравится, но они реагируют только через интернет.

Какими проектами вы сейчас занимаетесь?

На территории Краснодарского края  есть несколько памятников природы, которые не были включены в общие реестры. Вчера мы гуляли по лесопарку Кадош. Формально там 300 гектаров особо охраняемой природной территории. На самом деле на этих гектарах и куча собственников, и куча вредного производства, в том числе свалка. То есть придется все это документально доделывать. Я вхожу в общественную жизнь, но не очень активно.

Общественную жизнь российскую или международную?

В международном плане я общаюсь со многими организациями и людьми. Сейчас мы запустили в Швеции правозащитный проект. Я один из тех, кто его будет вести.

То есть шведов защищать?

И шведов тоже, да. Но все-таки я не хочу уходить от моей тематики: охрана окружающей среды является основополагающей. Я не хочу позиционировать себя как правозащитника. В тюрьме я какое-то время этим занимался, писал много различных жалоб в суды и пытался изменить систему исполнения наказаний. Но пока я от этого отошел.

Что-то из того, что я отметил, я передал «Мемориалу». Мне бы хотелось попозже описать ситуацию, может быть, дать рекомендации, как вести себя в колонии. Но попозже.

Надо переварить?

Да. Чтобы все улеглось. Я пишу какие-то наброски, но они ещё далеки от совершенства и окончательного понимания.