Не углем единым: Александр Арбачаков о шорцах и экологии Кузбасса

В Париже завершилась международная конференция по климату, на которой было подписано «историческое» соглашение, обязующее страны снижать выбросы парниковых газов в атмосферу. Один из дней конференции был посвящен судьбам малых народов, которым грозит уничтожение из-за наступления цивилизации и сопровождающих это наступление изменений среды обитания. Есть такой народ на юге Кузбасса – шорцы. В начала двадцатого века их было чуть более сорока тысяч человек, а сейчас осталось около двенадцати тысяч. О жизни этого народа, об изменениях тайги, о планах российского руководства по развитию добычи угля, несмотря на планы Парижской конференции, в студии RFI рассказал Александр Арбачаков, основатель и руководитель Кемеровской региональной общественной организации «Агентство исследования сохранения тайги» (АИСТ).

Пейзаж горной Шории Александр Арбачаков

RFI: Вы были приглашены сюда как основатель организации «Агентство исследования и сохранения тайги». Вы имеете уже множество наград в этой области. Расскажите о цели вашего приезда в Париж, кто вас пригласил?

Александр Арбачаков ksrok.ru

Александр Арбачаков: Повод достаточно весомый и очень важный для нас, потому что в рамках этой конференции проходят различные презентации. Одна из таких презентаций – представление специального доклада о проблеме разработки угля в России и о том, как эта разработка влияет на окружающую среду, на климат и местное население. Кроме этой презентации был представлен фильм, который рассказал о конфликтной ситуации у нас, в Кемеровской области, когда в результате работы угольного предприятия одна шорская деревня должна была практически прекратить свое существование. То есть люди были вынуждены переехать.

Поясним, что шорская деревня – это деревня, в которой живут представители местной народности – шорцы.

Шорцы – это коренной малочисленный народ Кемеровской области. Нас насчитывается на сегодняшний день 12800 человек, хотя в реальности, я думаю, меньше, потому что эта статистика уже устаревшая. Кроме того, у нас демографические процессы имеют негативный характер, и смертность превышает рождаемость. Народ этот древний, проживает здесь давно, тюркоязычный. Основное занятие – охота, рыболовство, собирательство, хотя до этого был очень важный промысел – кузнечное ремесло. Поэтому, когда казаки осваивали Сибирь и впервые встретились с нашим народом, они увидели, насколько наш народ был искусным в обработке железа, нас назвали «кузнецкими татарами». Это имело под собой серьезные основания, потому что у нас есть очень много месторождений железа, есть месторождения угля. Все это сказалось на том, что наш народ достиг определенного мастерства в обработке железа, и мы торговали с другими народами Алтая и Саяна, и не только с ними – в том числе с монголами, китайцами и другими народами, которые населяют этот регион.

Насколько сократилась численность вашего народа? Почему сегодня существует опасность его вымирания?

Если брать статистику начала 20 века, в среднем население оценивалось около 40 тысяч, сегодня – 12800. Численность не сразу падала, особенно это сказалось после войны, когда на войну ушли многие наши мужчины и не вернулись. Шорцы – потомственные охотники, и понятно, что нас брали с большим удовольствием – были хорошие разведчики, снайперы и просто хорошие солдаты. Очень мало из них вернулись.

Потом были такие процессы: сначала развивали колхозы, а потом, когда поняли, что в условиях горной Шории, а это горная тайга, развивать колхозы – это большая глупость. Ну как можно сеять пшеницу в горной тайге? Нужно было столько затрат вносить, чтобы добыть эту пшеницу. В конце концов поняли, что колхозы – это очень убыточно, и в конце 50-х, начале 60-х их просто стали закрывать. Естественно, люди, которые уже к тому времени потеряли навыки естественного природопользования, той же охоты, лишились источника существования в виде колхозов. И они были вынуждены мигрировать. Те, кто остался на месте, среди них был очень высокий процент безработных, и у нас серьезная проблема – и тогда, и сейчас, и, может быть, в последние годы – это алкоголизм. На этой почве алкоголизм процветает, и это сказывается на продолжительности жизни наших людей.

Существуют ли какие-то государственные программы поддержки культуры малых народностей, в частности, шорцев? Преподают ли языки в школах? Что, собственно, происходит с языками?

Да, есть – и федеральная, и региональная программа Кемеровской области. Федеральная программа – в рамках десятилетия поддержки коренных народов, которую второй раз приняли в ООН, и Россия является участником этой программы – Программы социально-экономического развития коренных малочисленных народов РФ. Кемеровская область в этом участвует, у ней есть своя программа. К сожалению, в рамках этой программы основной упор делается на культурные мероприятия. Да, поддерживают какие-то фольклорные ансамбли, которые поют и пляшут. Есть некоторая поддержка традиционного природопользования, то есть малого бизнеса, которые в этом работает, но, я считаю, незначительная. Что касается языков…

В школе можно изучать этот язык?

Во-первых, у нас есть всего одна школа – в городе Таштаголе, неофициальной столице Горной Шории, – где этот язык изучают в начальной школе до пятого класса. К сожалению, этого очень мало. Методологического опыта преподавания родного языка и дальнейшего его развития у нас нет, или очень мало. После пятого класса ребенок продолжает учиться на русском языке, вокруг – русскоязычная среда, и шорский язык ему не нужен. Очень мало литературы, я уж не говорю о фильмах или радио. Даже то, что ребенок получил в школе, что дали ему родители, он забывает.

Александр, вы упомянули уголь. Действительно, невозможно не сказать про уголь в этой ситуации, потому что вы живете посредине самого большого в России угольного бассейна. Как работа этого угольного бассейна влияет на экологическую ситуацию в регионе?

Действительно, Кемеровская область – это знаменитый Кузбасс, Кузнецкий угольный бассейн. Крупнейшие запасы угля, причем очень хорошего качества. Я могу сказать, что Кузбасс дает 60% российского угля. Это и энергетический уголь, и коксирующийся уголь. Начало разработок можно отсчитывать с 20-х годов 20 века. Сейчас мы имеем развитую угольную промышленность на юге Кемеровской области, имеем моногорода, которые построены и существуют за счет угольной промышленности. Мы имеем 4 тысячи квадратных километров нарушенных земель в результате этих угольных разработок. Здесь я могу вспомнить случай – у нас была большая конференция на тему развития угольной промышленности в России, и на эту конференцию приезжал Путин. Наши власти решили его на вертолете прокатить, показать, как масштабно работает Кузбасс. Когда он увидел с вертолета эти зияющие кратеры, этот лунный ландшафт, даже он не выдержал и сказал: «Ну вы и наделали делов». Я при этом не присутствовал, но мой очень хороший знакомый-журналист мне передал эти слова.

Сейчас многие города юга Кемеровской области окружены шахтами и разрезами – открытыми разработками. Естественно, это сказывается на окружающей среде. В первую очередь, это вода и воздух. Вода – потому что разрушается вся гидросистема не только в том месте, где добывается уголь, но и вокруг. Нарушается гидрологический режим. Поверхностная вода, то есть все реки, ручьи, которые проходят непосредственно или близко от разработки угля, загрязняются, поэтому есть серьезные проблемы с питьевой водой. Это загрязнение воздуха в результате взрывов, когда нужно снять верхний пласт. Это просто пыление, потому что при разработке верхний пласт снимают, перемещают породу и складывают в другом месте, она пылит, поэтому мы имеем проблемы со здоровьем.

Скажите, есть ли какая-то статистика по вашей области по сравнению, например, с другими регионами России, какие виды заболевания чаще всего встречаются?

Знаете, со статистикой, конечно, сложнее, потому что, во-первых, очень трудно вычленить из общего числа заболеваний те заболевания, которые вызваны непосредственно влиянием угледобычи. Но если брать в целом, то в тех городах, где разрабатываются угольные месторождения, повышенное число онкологических заболеваний, очень много болезней, связанных с верхними дыхательными путями, и почему-то есть проблемы с заболеваниями крови.

Я не специалист, поэтому не могу сказать, какие там связи, но я иногда просматриваю статистику. Раньше, в 90-х годах экологическое законодательство было более прогрессивно, как это ни странно, я тогда работал в местном комитете экологии, поэтому цифры иногда через меня проходили. Ну и иногда просто в беседах со специалистами, с теми же врачами, они говорили, что есть проблема и некоторые заболевания, конечно, связаны с разработкой угля. Но официально, особенно сейчас, вы вряд ли найдете этому подтверждение. Хотя, по данным Всемирной организации здравоохранения – у них есть специальный доклад и исследования о том, что угледобыча ведет к росту заболеваний.

На Парижской конференции по климату речь шла о том, чтобы совсем остановить добычу угля до 2035 года. Есть ли какие-то проекты в России? Что предусматривает Россия – рано или поздно эта добыча прекратится – что будет с городами, что будет с местным населением и будет ли что-то предприниматься по экологии в ближайшие годы? Тем более что уголь сейчас стоит очень дешево и шахты, как мы знаем, закрываются еще и по этой причине.

Действительно, угледобыча в мире падает, и это связано с тем, что многие страны отказываются от использования угля для выработки электроэнергии, особенно Европа. В конечном итоге это сказывается на наших шахтах, на наших разрезах, потому что та же Россия, тот же Кузбасс в последнее время торговала углем, если иметь в виду экспорт, в основном в европейских странах. Сейчас уровень этой торговли падает, люди отказываются от угля, и нужно что-то делать. Тем более, тренд по борьбе с климатическими изменениями касается и международной, внутренней российской политики. Конечно, предпринимаются какие-то шаги, к сожалению, мы считаем, что этого недостаточно. Более того, для нас немного странно, когда в мире наметился тренд в борьбе с изменениями климата и многие страны принимают какие-то решения по ограничению выбросов парниковых газов.

Горная Шория Александр Арбачаков

В то же время в России, в 2012 году была принята программа по развитию угольной промышленности до 2020 года. В этой программе акцент сделан на развитие новых угольных месторождений Восточной Сибири, Дальнего Востока. Сейчас, например, в рамках этой программы разрабатывается Эльгинское месторождение в Якутии, разрабатываются месторождения на Чукотке, стоится порт-терминал на Дальнем Востоке для транспортировки угля и продаже в Юго-Восточную Азию. Еще странно, что в рамках этой программы реанимируются какие-то старые угольные проекты, то есть если в советское время где-то разрабатывали уголь и по каким-то причинам перестали, то сейчас некоторые проекты решили возобновить, то есть по новой разрабатывать эти месторождения, что тоже очень странно.

Еще один акцент сделан на том, что сейчас уголь в большей степени будут потреблять внутри России. Это как раз влияние внешнеэкономических факторов, когда страны Европы отказываются от нашего угля, с Юго-Восточной Азией проблема, потому что у них есть свой уголь, особенно в Китае. Решили, что раз никто не хочет покупать у нас уголь, будем кушать его сами. Поэтому предполагается строительство новых электростанций, которые будут работать на угле, а это опять выбросы парниковых газов. Мне это кажется странным: как в рамках борьбы с изменениями климата Россия предполагает развитие угольной промышленности именно таким образом.

Хотя есть, конечно, хорошие проекты. У нас, в той же Кемеровской области, был проект по дегазации угольных пластов. Угольные пласты содержат в себе метан и другие газы, которые как раз являются парниковыми. Был неплохой проект, когда, прежде чем добывать этот уголь, специальным способом бурили какие-то шахты, скважины и этот газ выкачивали, а уже потом начинали добывать уголь. Это хороший проект, но, к сожалению, он единичный.

Если представить, что угольная добыча прекратилась, какой идеальный вариант с экологической и социальной точек зрения для вашего региона и для проживающих там представителей малых народностей вы видите? Чем этот регион будет заниматься?

Знаете, у нас хорошие условия для развития туризма: красивые места, замечательные горы, тайга… Как это ни странно, но есть еще места, где у нас чистые реки и озера, и туристы знают об этом. Кстати, в последнее время у нас увеличивается поток туристов. К сожалению, это неорганизованный поток, и местный бюджет с этого мало имеет денег. Хотя предпринимаются какие-то шаги – в Таштагольском районе развивается горнолыжный комплекс Шерегеш. Он очень известен в России, к нам приезжают даже из Москвы, чтобы покататься на горных лыжах. К сожалению, это только в одном месте. Это хороший пример, на нем можно показать, что не одним углем жив человек в Кузбассе. То есть туризм в разных видах: летний, зимний, пеший, горнолыжный, водный, конный – у нас все можно это делать. Просто нужно этим заняться, может быть, принять специальную программу и начинать работать.

Другой момент: в мире сейчас становится все более популярным потребление так называемой экологически чистой продукции. Мы можем поставлять, правда, в небольших объемах, различные дары леса: тот же кедровый орех, которым богата наша тайга, различные ягоды, грибы и прочее. Сейчас это тоже никак не организовано и делается в стихийном порядке. А если принять какую-то специальную программу, как-то организовать людей, помочь малому бизнесу, я думаю, здесь очень хорошая перспектива.

Вы приехали во Францию, чтобы представить фильм, рассказать о своем народе. Оправдались ли ваши ожидания, было ли это встречено с интересом?

Да, ожидания оправдались, и даже очень. Мы ожидали, что на презентацию придет человек 15-20, в основном наших же знакомых. К нашему радостному удивлению, пришло очень много людей, даже мест не хватило – многие стояли. Самое главное был интерес, потому что после презентации фильма люди походили, задавали вопросы, интересовались нашим народом, нашими проблемами. Резонанс получился очень хороший.