Перейти к основному контенту

Соосновательница Femen Саша Шевченко: «Не обманывайтесь, Femen больше нет»

Во французском издательстве Max Milo вышла книга фотожурналиста Оливье Гужона Femen, histoire d'une trahison («Femen, история предательства»). Героиня этой книги — одна из основательниц движения Александра Шевченко в интервью RFI рассказывает историю создания Femen и объясняет, почему украинские активистки не смогли участвовать в акциях Femen во Франции.  

Одна из основательниц движения Femen Александра Шевченко в студии RFI
Одна из основательниц движения Femen Александра Шевченко в студии RFI RFI
Реклама

Анна Строганова: Вы слушаете и смотрите международное французское радио RFI, в студии — Анна Строганова и Ольга Дмитриева. Сегодня с нами одна из основательниц движения Femen Александра Шевченко.

Ольга Дмитриева: Мы решили сегодня вас пригласить, потому что вы недавно стали героиней книги, которая вышла во Франции. По-французски она называется Femen, histoire d’une trahison, а по-русски — «Femen, история предательства». Написал ее французский фотожурналист Оливье Гужон. Он был одним из первых западных репортеров, освещавших акции Femen в Украине. Насколько я понимаю, он познакомился с вами еще в 2009 году в Киеве, все так?

Cаша Шевченко: Да, в 2009 году, когда мы еще не подозревали, что мы интересны международной прессе. Мы, конечно, были очень этому рады, но совершенно не умели работать с прессой. Как он рассказывает – я уже этого не помню – он писал нам очень долго, а мы ему написали накануне акции, сказали: «Ну приезжай». Несмотря на то, что ему нужно было купить билет на самолет и прилететь в другую страну, успеть на акцию, которая, он не был уверен, будет или нет. Но мы, будучи тогда еще совершенно юными и неопытными в работе с журналистами, вот так ему ответили, и с тех пор его знаем.

И он все эти годы за вами наблюдал, он об этом говорит…

Да, он несколько раз приезжал в Киев и другие города Украины на наши протесты. Когда мы приезжали впервые во Францию делать акцию против Доминика Стросс-Кана, мне кажется, он тоже был. В общем, по мере возможности, по мере его интереса, он за нами следил и наблюдал. Так как он был в Украине, то он мог нас наблюдать не только на акции, но и в обычной жизни, во время подготовки к акциям, после акций, соответственно, узнать нас поближе – не то чтобы подружиться, но, возможно, увидеть, что мы не просто дикие амазонки, а еще какие-то другие девушки.

И он написал эту книгу. Это, наверное, третья на французском языке книга о Femen.

Кажется, да.

Он решил ее написать, как он объясняет, потому что в какой-то момент, когда он уже перестал следить за вами так пристально, как следил раньше, он понял, что происходит что-то не то, и решил разобраться. Он обратился к вам и к Оксане Шачко. Его нет сегодня с нами в студии, но мы записали интервью заранее, и я предлагаю послушать отрывок из этого интервью, где он объясняет, что именно, как ему кажется, произошло, что именно не так с Femen в том виде, в котором это движение существует сегодня во Франции.

Оливье Гужон: Движение изменилось сразу на нескольких уровнях. Во-первых, во Франции сложно представить себе, что движение изменилось, потому что никто не знал Femen, пока они устраивали свои акции в Украине. Сравнивать не с чем. Исчезла основная доктрина Femen — «секстремизм». Остался только метод. Участницы французского Femen выходят на акции с обнаженной грудью, так же как Ботеро рисует толстых мужчин и женщин. Способ действия тот же, но суть утрачена.

«Секстремизм» сочетает в себе политический радикализм и сексуальность, но не обнаженную натуру. Это был способ, которым Саша и Оксана пытались донести свой посыл, заключавшийся в следующем: «мое тело, которое вы считаете объектом, на самом деле является частью меня как субъекта». Это совсем не тот посыл, с которым выступает французское движение Femen.

Кроме того, движение, которое изначально боролось за равенство и за солидарность, стало сегодня вертикальной структурой с культом личности. Во всех СМИ видно только Инну Шевченко. Что касается содержательной части, то Femen надо было работать со школами и с ассоциациями, продвигая идеи феминизма. Все действия движения не должны быть направлены только на мгновенную цитируемость в СМИ. Но сегодня Femen заинтересовано только в акциях с сильной медийной составляющей.

►►Интервью с автором книги  «Femen, история предательства» Оливье Гужоном

Оливье говорит, что главным предательством, которое он вынес в название книги, стало то, что движение в его сегодняшнем виде утратило идею «секстремизма». Что такое «секстремизм»? Как вы пришли к этой идее, когда начинали?

Мы начинали в 2008 году с названием Femen. До этого мы были девичьим движением — мы так себя называли — и назывались «Новая этика».

То есть даже не феминистским, а девичьим?

 С 2006 года мы были по сути феминистским движением, но не называли себя таковым. Мы не говорили «феминистское движение», потому что для Украины, как и для России, слово «феминизм» — это ругательное, страшное слово, которое мало кто понимает. Для того, чтобы его объяснить, нужно в течение нескольких часов подарить человеку часть своей жизни, какой-то кусок человеческой культуры, который он упустил в своей жизни. Довольно сложно называть себя феминисткой и быть при этом не то чтобы услышанной, а чтобы кому-то не захотелось тебя просто возненавидеть, потому что в Украине и России если ты феминистка, то ты какой-то маргинальный бомж, ты не часть общества, ты сумасшедший и дикий человек, в данном случае — женщина, больная на голову. В общем, все эти гадости и глупости. Поэтому мы называли себя в начале девичье движение, потом подросли и стали называть себя женское движение и уже Femen.

Первые два года мы вообще не раздевались. До топлес-акций, до «секстремизма» еще было далеко. Мы были в каких-то розовых маечках, юбочках и с розовыми шариками. Наши акции были неагрессивными. Они чаще всего были, возможно, провокационными, но это были перформансы, и было понятно, что это все-таки некий спектакль. Они не были направлены конкретно против каких-то личностей, которые действительно ответственны за беды женщин в Украине или где бы то ни было.

А «секстремизм» — это стратегия, к которой мы пришли, наверное, к 2010 году, может быть, даже позже. В 2010 году организация собиралась разделиться на две — на тех, кто будет «секстремистками», то есть тех, кто готов раздеваться, идти напролом и лицом к лицу встречать врага, и на тех, кто собирался продолжать быть организацией с розовыми шариками, но не такой малочисленной, как «секстремистки».

Кто придумал «секстремизм»?

Александра Шевченко: Когда вы работаете коллективом, то очень редко можно четко выяснить, кто придумал. Я точно знаю, что я была за эту идею. Может быть, я ее высказала, может быть, Оксана, может быть, это родилось стихийно в нескольких головах. Но я и Оксана были однозначно за. Мы видели, что идея обнаженной девушки, которая использует образ Барби, который все мужчины хотят, но не видят в нем никакой угрозы — то есть такой немой куклы. Взять этот образ в свои руки и его изменить, дополнив его голосом, диким криком правды — вот за этим способом протеста будущее, как нам тогда казалось, и продолжает казаться сейчас.

Мы с Оксаной были абсолютно твердо уверенны, что нужно продолжать наше движение именно так. В то же время Инна (Шевченко), о которой немало говорится в этой книге, и которая немало сделала в движении Femen и против движения Femen, была против. Мы, наверное, в течение полугода пытались ее переубедить и объяснить, что это важно и нужно, что мы тоже стесняемся раздеваться, мы не эксгибиционисты, у нас нет каких-то эротических желаний раздеться и быть схваченными полицейскими. В этом нет вообще ничего от секса и эротики, никаких фантазий на эту тему мы никогда не переживали. Мы хотим просто, чтобы наша борьба была максимально эффективной, и мы готовы на такой шаг. Для любой женщины будет сложно раздеться публично, если вы знаете, что вас при этом еще и могут арестовать, если это не комната с любимым человеком, где вы получаете удовольствие от того, что раздеваетесь. В общем, раздетая активистка — это совершенно не то же самое, что просто раздетая женщина, и совершенно не то же самое, что раздетая женщина для эротических фотографий в Playboy или в инстаграме. Мы пришли к этой идее, и долго боролись, чтобы все-таки принять решение.

А сколько вас было человек на тот момент внутри организации?

Можно по-разному считать, потому что есть ядро организации, а есть активистки, которые периодически принимают участие в акциях. В ядре организации нас было, наверное, четверо-пятеро —тех, кто принимает основные решения и оповещает других активисток о том, что мы хотели бы сделать какую-то акцию против или за что-то. 

Кто были эти пятеро?

Это были Оксана, Инна, Анна (Гуцол), я. Это был Виктор, о котором тоже много говорят, хотя он участия в акциях не принимал.

Кто такой Виктор? Давайте поясним.

Виктор — один из основных участников-мужчин. Как вы все понимаете, в наших акциях не могут участвовать мужчины — в этом нет, как мы считаем, никакого смысла и никакой надобности. Мало того, мужчины не готовы, они боятся принимать участие в таких акциях, которые мы придумываем. Есть несколько подтверждений — когда мы придумывали сценарии наших акций, где мужчины должны были нам помочь — например, вынести на руках обнаженную девушку, или когда она должна была сесть ему на спину, или еще какие-то моменты — они приходили на акцию и в самый последний момент, когда нужно было сделать шаг на импровизированную авансцену, убегали.

Боялись?

И не делали того, о чем мы договаривались. И это были те смелые, бравые мужчины, о которых говорит весь мир. Поэтому тот самый Виктор не мог и не должен был принимать участие в наших акциях. Но он был основным участником-мужчиной, который помогал нам во всем. Таких мужчин было много, но он был с нами от начала до конца, поэтому о нем и ходит некоторая молва — он был с нами практически всегда.

В частности, в английской версии Википедии он фактически указывается как основатель движения.

Он был с нами во время основания, но я бы не хотела сейчас сказать, что… Мы не те феминистки, которые ненавидят мужчин и не принимают никакой помощи с их стороны. Это нормально, что мужчина тоже может быть основателем или быть рядом с основателями во время создания какого-то движения. Но это не значит, что он лично принимает решения, выбирает путь развития организации и придумывает, зачем, почему и что мы будем делать. Это не так. (Это могли видеть) те, кто был с нами и мог заглянуть к нам во время подготовки, во время обычной жизни между акциями, то есть не только то, что видели журналисты, которые снимали акции. О нас снято немало документальных фильмов, и те журналисты, которые за нами следили, они понимали его важность, но в то же время он был не единственным мужчиной, который нам помогал.

Есть только один фильм Китти Грин (фильм называется «Украина не бордель» и вышел в 2013 году — RFI), которая за счет монтажа выставила Виктора каким-то диким владельцем гарема, непонятным извращенцем, у которого есть вот эти голые украинки. Мне как активисту движения и как человеку, который весь год вместе с этим режиссером, с Китти, и еще с пятью девчонками жил в одной маленькой квартире, обидно, что она то ли совершенно не разглядела нас и не поняла, кто мы и что делаем, то ли просто погналась за быстрым успехом и решила использовать голливудский сюжет — феминистками руководит мужчина, и таким образом сделать себе и фильму быструю рекламу… Но это фильму не помогло. 

А где сейчас другие активистки, которые в те годы составляли костяк движения в Украине?

Мы с Оксаной в Париже, мы получили статус беженцев во Франции. Потому что в 2013 году, после нашего нападения на Путина, нас стали максимально активно преследовать спецслужбы. Я говорю «максимально активно», потому что до этого они уже нас преследовали несколько лет, но, как минимум, нас никогда не били. В 2013-м, летом 2013-го нас стали избивать, нас похитили, у нас был суд, нас задерживали, держали в тюрьме несколько дней без причин…

Но делали это украинские власти?

Украинские и русские спецслужбы. Самое интересное, что это были не только украинские, но и российские спецслужбы.

Но на территории Украины?

Да, на территории Украины. Отсюда можно сделать абсолютно ясный вывод, что это не только потому, что нас ненавидел Янукович, но и потому, что нас очень возненавидел Владимир Путин после той акции.

А какие у вас есть подтверждения, что это российские спецслужбы?

Подтверждения — это наши свидетельства. То, что мы видели, слышали. На каком языке, с каким акцентом они разговаривают. Все-таки даже если я говорю по-русски, слышно, наверное, что я украинка, а не русская. И мы слышали, видели, как какие-то русские мужчины в штатском раздают указания украинским полицейским. И вот тут-то становится ясно, что эти мужчины не просто туристы, несмотря на то, что для маскировки они надели какие-то дурацкие кепки с украинским трезубцем. Становится понятно, что это спецслужбы.

Или когда весь день, который мы проводим в суде, в ожидании решения суда за акцию, которую мы не совершали, возле суда стоит машина с российскими номерами. А когда суд заканчивается, решение выносится, из суда, который закрыт для всех, туда никого не пускают, есть только судья и четыре задержанных человека. И есть один человек из этой машины с российскими номерами. Ну тоже всем ясно, что это не заезжий турист.

Получается, вы решили уехать в 2013 году. Но Инна Шевченко уехала раньше…

Инна Шевченко уехала в 2012-м. Потому что мы сделали акцию, где был спилен крест, где она пилила этот крест в центре Киева, в день вынесения приговора Pussy Riot. Были еще активистки, которые помогали ей спиливать крест. Это действительно была опасная акция, потому что мы понимали, что Украина и Россия — это не то чтобы совсем религиозные страны, но тем не менее люди не готовы к разделению церкви и государства, как во Франции… Хотя и во Франции не готовы, на самом деле. Но мы понимали, что акция действительно опасная, и через несколько дней президент Украины Виктор Янукович заявил, что тех, кто это сделал, нужно посадить.

Естественно, мы все волновались о том, что будет с Инной и остальными активистками, и в одну из ночей после этой акции Инна исчезла. Когда утром я начала ей звонить, она не отвечала. Естественно, я в панике побежала к ней домой искать ее. Ее не было. Я, как доморощенный Шерлок Холмс, пыталась найти какие-то следы крови, следы от ногтей на стенах или на полу подъезда, чтобы понять, жива она или нет, потому что спецслужбы, полиция или какие-то религиозные фанатики могут действовать абсолютно насильственным образом. Мы опасались, что она или уже далеко и надолго в тюрьме, или она, возможно, даже уже мертва.

Но оказалось просто, что в один из этих вечеров она решила, что ей пора убежать во Францию, ничего нам не сказав. Хотя, естественно, если бы мы поняли, что ей и остальным активисткам грозит настолько серьезная опасность, мы бы отправили их в Париж, потому что в Париже уже был создан Femen благодаря Сафии Лебди …

Кто это?

Французская активистка, основатель другого движения, задолго до Femen, «Ni putes, ni soumises», но в 2012-м году весной она написала нам о том, что хотела бы основать Femen во Франции и у нее есть достаточно активисток, готовых быть Femen во Франции. В общем, и Сафия, и все были готовы принимать и Инну, и других активисток в случае опасности в Украине. Но Инна приняла это решение самостоятельно, убежала, ничего никому не сказав, с какими-то выдуманными историями, как за ней гнались (ни за кем больше не гнались, а за ней гнались…)

В общем, Инна была здесь уже с 2012 года, и, как нам казалось, строила движение Femen International во Франции.

История вашего расхождения с Инной начинается с момента ее бегства?

На самом деле, она начинается с момента ее бегства. Потому что, будучи в Украине, мы абсолютно доверяли Инне, даже несмотря на то, что она не предупредила нас о своем побеге. Тем не менее, мы были рады, что теперь одна из нас в Париже и сможет помочь Сафии развивать французское движение. Мы максимально помогали из Киева всем, чем было можно. То есть мы финансировали движение во Франции — все деньги, которые украинский Femen зарабатывал через Femen shop, через пожертвования, все эти деньги мы отправляли Инне сюда. Мы максимально помогали ей со СМИ. Мы практически перестали делать акции в Украине, потому что думали, что самое важное — это построить европейский центр движения Femen. Все, что касалось информподдержки, это все мы делали из Украины, и это все было направлено на Инну…

Но вы при этом в тот момент не думали о том, чтобы уехать?

Когда мы познакомились с Сафией, мы думали о том, что нам, наверное, стоит отправить таких гонцов в Париж — Инну, Оксану и меня, чтобы мы помогли Сафии построить движение здесь, потому что в Украине есть другие активистки и, в общем-то, мы были готовы отправиться сюда и развивать движение. Но так получилось, что Инна уехала одна, и мы подумали, что, наверное, она сможет справиться сама. Плюс в наших скайп-разговорах был момент, когда стало понятно, что она готова активно работать самостоятельно, но если, например, в Париже приеду я, она будет воспринимать меня абсолютно как конкурентку и перестанет работать в Femen. И мы подумали, что зачем нам какие-то внутренние глупые проблемы, лучше пусть Инна развивает организацию там, а я поеду развивать Femen в Германию.

Но это все равно было никак не связано с беженством? Когда вы думали, что поедете развивать…

Нет, это было именно «поедем развивать».

И вернемся обратно? То есть это не было бегством?

Нет. Мы поняли, что у нас есть активистки в разных странах, девушки, которые нам писали и говорили, что хотели бы участвовать, но у нас нет здесь Femen. И мы поняли, что мы, конечно, можем по скайпу помогать, но проще все-таки приехать кому-то одному или нескольким и помочь на месте, потому что все-таки, как бы ни казалось это просто праздному зрителю, на самом деле сделать акцию Femen сложно. Она не состоит только из того, что нужно снять футболку. На самом деле, очень сложный подготовительный процесс. Процесс подготовки самой акции, процесс подготовки активистки, ее моральная, физическая и интеллектуальная готовность совершить акцию. Потому что одно дело раздеться на площади, а другое дело совершить прорыв ну вот даже в эту студию. А мы же делали и такие акции, я прорывалась в студию, в прямой эфир самых популярных политических ток-шоу, например. Это не потому, что кто-то нам разрешил это сделать и как-то мы с кем-то договорились. А потому, что мы разными способами находили, как обойти охрану, как пройти в эту студию, как пройти с места зрителя в центр студии. В общем, много нюансов.

Ну, избирательный участок, где голосует Владимир Путин, тоже охраняется. Так же, как сложно попасть и на взлетную полосу, где вы тоже делали акцию.

Да, где выходил патриарх Кирилл. Или на выставке, которая была в Ганновере с Меркель и Путиным. Это действительно очень сложные площадки. 

Но поэтому вокруг вас и ходит такое количество мифов о том, что все эти акции были либо проплачены, либо организованы кем-то…

Вы знаете, конечно, можно придумать, что кто-то помогает, проплачивает и дает нам возможность это сделать. Но кто это может быть? Давайте подумаем, кто на планете Земля такой человек, который и против Путина, и против проституции, и против, например, Доминика Стросс-Кана? Кому выгодно, чтобы какие-то девочки делали акции против такого спектра мерзких людишек на нашей планете? Это невозможно. Это может быть выгодно только активистам и просто обычным людям, разным совершенно. Я имею в виду, что мне как женщине выгодно, чтобы я или кто-то другой делал акции против проституции. Потому что я не хочу быть проституткой, я не хочу, чтобы мои будущие дети подвергались сексуальному насилию. Мне точно так же, как обычному человеку, выгодно, чтобы авторитаризма в России не было, и он никак не влиял на Украину, например, или на Европу. Мне выгодно, чтобы таких людей, как Доминик Стросс-Кан или Харви Вайнштейн, не существовало. Потому что я хочу, чтобы в политике или в любой другой сфере мужчины и женщины получали что-то за счет своего таланта и усилий, потраченных на эту работу. А во-вторых, я не хочу, чтобы там существовали такие подонки, которые могут использовать свою власть для того, чтобы насиловать других людей — неважно, мужчин или женщин. И найти какого-то политического или бизнес-деятеля, которому было бы выгодно помогать мне в этих моих стремлениях, — невозможно.

Можно, конечно, такие делать вбросы, «а им помогает вот этот», увидев одну акцию. Но если анализировать движение в целом, то становится ясно, что нет никакого заговора внутри движения. Есть просто люди, которые готовы рисковать своей жизнью ради справедливости. Может быть, кому-то это кажется диким. Нам казалось в Украине диким, что люди сидят, молчат или обсуждают что-то только на кухне. То же самое, что сейчас в России происходит… 

Это как раз то, о чем говорит Оливье Гужон в своей книге. Предательство идей Femen. Будучи в Украине, вы жили этим, вы полностью отдавали себя акциям, и у вас было настоящее, как он это называет «сестринство», солидарность. И то, что произошло после переезда Инны во Францию, после того, как Инна возглавила французское отделение Femen и, получается, весь Femen, это отхождение от тех идей и от изначального посыла Femen. Что произошло во Франции?

По всей видимости, Инна почувствовала, что она одна, на нее смотрят все камеры и, наверно, ей это очень понравилось. И она забыла о сестринстве, о том, что феминизм — не о конкуренции между женщинами и не о том, чтобы выдвинуть себя на роль лидера Femen, не о том, чтобы друг друга топить, а о том, чтобы помогать друг другу стать лидером в своей жизни и в своей деятельности.

Я помню, как мне звонила Инна в эти самые первые дни и говорила, что Сафия Лебди сумасшедшая. Больная на голову арабка, которая все время кричит и ничего не понимает. В начале мы это слушали в шоковом и удивленном состоянии, потому что мы знакомы с Сафией Лебди, и нам казалось, что что-то не так. Ну может быть, случайно она услышала их крики с мужем, перепутала и подумала, что это касается ее и движения Femen. Мы были далеко. Skype все-таки не дает возможности хорошо оценивать ситуацию, и мы стали верить Инне. Инна приехала сюда в конце августа 2012 года, и уже в конце сентября Сафии Лебди в движении не было, потому что ее выдавила Инна. Это было сделано подлым способом, обманами. Мы не понимали, но тогда мы верили Инне, потому что знали ее уже несколько лет. Конечно, мы знаем, что она очень амбициозная девочка, но мы думали, что несколько лет жизни практически вместе, практически 24 часа в сутки как-то ее изменили, и что она больше с нами, чем со своими личными амбициями и целями. 

А когда приехали вы, вам тоже не нашлось места в движении? Как это происходило?

Когда приехали мы, нам не нашлось места даже в сквоте, который занимал Femen. Нет, мы, конечно, пришли и взяли себе это место, но когда мы звонили Инне за несколько суток до побега из Украины и говорили: «Инна, ну все, нас либо убьют через несколько дней, либо посадят надолго, готовься, что мы скоро приедем». Но она объясняла: «Нет, у нас нет места». При том, что Femen тогда жили в сквоте в здании театра, где поселить можно было человек сто. Я не говорю о каких-то люксовых условиях, а о том, чтобы бросить покрывало на пол. А нам тогда только это и было нужно. Но она нам говорила: «Нет, наверное, вам стоит ехать в какую-то другую страну». Этот разговор быстро закончился, потому что мы возмутились и решили его прекратить.

В день приезда в Париж мы заходим в этот сквот. Нам казалось, что это за год построенное французское движение с десятками активисток. Но нас встречают только Инна и две ее ближайшие фанатки. Они встречают нас не объятьями и не говорят: «Как хорошо, что вы спаслись, что вы здесь и теперь мы будем все вместе». Они встречают нас словами: «А чего это вы сюда приехали? Это наша территория. Мы — Femen Франция. Вы, вообще, кто?».

А почему местные журналисты на вас не обратили внимания?

Потому что местные журналисты были сконцентрированы вплоть до сегодняшнего дня на Инне. Но это процесс обоюдный. С одной стороны, она закрыла им доступ к любым другим активисткам, кроме себя. Все мейлы от журналистов направляются, например, на ее личную почту, а не почту Femen Франция или Femen Украина, как это было раньше. Я наблюдала, как она говорила (журналистам): «Эти активистки не готовы давать интервью, интервью буду давать я». Как это началось, когда она сюда переехала, так происходит и по сей день. Очень редко можно услышать французскую речь от французской активистки.

Все общение ведется и происходит через Инну. Если Инна хочет сказать в каком-то интервью: «Я не знаю этих украинок и не знаю, где они находятся», как было, например, с польскими журналистами, которые приехали в сквот снимать о Femen Франция репортаж. Они сказали, что хотели бы увидеть активистку Яну Жданову (активистка движения, переехавшая во Францию вместе с Сашей Шевченко и Оксаной Шачко — RFI), потому что она разбила восковую фигуру Путина в Париже. А Инна говорит: «Я не знаю, где она, я ее давно не видела, она, наверно, уже не в Париже живет». А Яна живет просто за стенкой, в том же самом сквоте. Когда эти журналисты пошли, простите, в туалет и случайно по дороге встретили Яну. То же самое происходило с нами, когда мы только приехали.

Французские журналисты не подозревали, что в Украине сложилась страшная ситуация для активистов, им пришлось бежать и они во Франции. На день рождения Femen во Франции в середине сентября 2013 года пришли журналисты. Была маленькая, полувеселая пресс-конференция. Ни Инна, ни французские активистки, никто не сказал, что в зале находятся украинские активистки, две из которых — основатели движения, которые буквально неделю назад бежали из Украины из-за преследований ФСБ и СБУ.

Мы были настолько шокированы происходящим, что мы не пытались с этим бороться. Мы думали: может, мы чего-нибудь не понимаем? Может быть, действительно, это французская культура такая загадочная и непонятная нам, украинкам? А Инна уже знает, как работать с французскими СМИ, с активистками.

Мы пытались разговаривать с Инной. Несколько раз у нас были «круглые столы», когда мы садились и говорили: «Что-то не так, ты видишь, мы не можем сделать вместе акцию, потому что вы нам о ней не сказали. Но мы же здесь, мы же тоже хотим участвовать, мы приехали не круасаны жрать по утрам. Мы приехали как активисты. Просить убежища, но продолжать свою деятельность». В глаза она говорила: «Да-да-да, это какое-то недоразумение, все будет нормально, с завтрашнего дня работаем вместе». И снова продолжались какие-то — не литературным словом выражусь — подставы, когда мы были обманным образом удалены из французских акций и вообще из деятельности французского Femen.

Мы пытались бороться, и пытались прорываться, и пытались договариваться в течение, наверное, года. А потом поняли, что это бесполезно, это ни к чему не приведет, Инна с нами работать не желает, а пытается только унизить нас, обмануть и создать невыносимые условия не только для работы, но и просто для жизни. И дальше нас накрыла серьезная депрессия.

Получается, во Франции вы вообще не принимали участия в акциях?

Мы, кажется, принимали участие в одной акции против Януковича, когда мы писали на его портрет возле посольства Украины. И, может быть, еще в одной или двух акциях Яна принимала участие, потому что она жила в сквоте и могла наблюдать за подготовкой к акциям, прийти и сказать: «Я тоже хочу». Больше ничего и не было.

Почему вы согласились быть героинями этой книги? История вашего расхождения с Инной — это достаточно распространенная история для многих организаций, движений и политических партий. Разные происходят конфликты. Это личная обида или это что-то другое?

Я понимаю, что в разных политических партиях и движениях происходит то же самое. На любой работе могут быть подобные интриги. Но когда я создавала это движение и отдавала всю себя, я думала, что все остальные вокруг меня (как минимум в ядре Femen) делают то же самое. На протяжении длительного времени в моей жизни это так и было. Femen для меня — это не просто участие в политической партии, где я строю карьеру и попутно защищаю свои идеи. Может быть, это слишком идеалистично звучит, или в этом есть юношеский максимализм, но тем не менее Femen — и я так ее создавала — должна была стать идеальной организацией для женщин. И она перестала быть идеальной, а стала ужасной для любой честной и вменяемой французской или любой другой активистки, потому что мы не одни, с кем Инна сделала такое. Есть и французские, и бельгийские, и немецкие, и канадские активистки, которые подверглись точно таким же унижениям и оскорблениям с ее стороны. Мы даже не соглашались или не отказывались быть героинями этой книги. Просто Оливье позвал нас поговорить, вспомнить, что с Femen было, что стало сейчас. Когда мы стали разговаривать, он был шокирован. Ему захотелось узнать больше, а нам к тому времени уже хотелось рассказать о том, что мы переживаем и что переживает движение.

На вечере, который был в книжном магазине «Глоб» (презентация книги 19 октября. — RFI), к нам подошли молодые девочки, которым двадцати лет нет, и сказали, что тоже хотят быть феминистками, хотят быть как мы. Мне не хочется их обманывать, чтобы они пришли в Femen, где Инна их обманет, покажет им, что нет никакого сестринства, нет никакой женской солидарности, а есть просто карьера.

Для меня, для Оксаны, для создателей Femen, Femen— это не то место, где ты можешь продавать свое лицо. Это место, где ты можешь найти плечо подруги, где ты можешь найти возможность реализовать свои гражданские права. Мне захотелось рассказать людям о том, что не стоит больше доверять Femen. Не обманывайтесь,Femenбольше нет.

РассылкаПолучайте новости в реальном времени с помощью уведомлений RFI

Скачайте приложение RFI и следите за международными новостями

Поделиться :
Страница не найдена

Запрошенный вами контент более не доступен или не существует.