Страшные сны Сергея Довлатова в фильме Алексея Германа-младшего

Екатерина Барабаш о фильме Алексея Германа-младшего про Сергея Довлатова, который был показан на Берлинском кинофестивале.

Фрагмент афиши фильма "Довлатов" © SAGa

Все фильмы Алексея Германа-младшего похожи на сон. Кроме, наверное, самого первого — «Последний поезд». Они все словно окутаны дымкой то ли воспоминания, то ли фантазии, и это зыбкая грань между сном и реальностью всегда играла на руку режиссеру — под ней легко прятались все недостатки фильма. В случае с фильмом «Довлатов» эта легкая дымка станет возможным аргументом против тех, кто сочтет нужным оскорбиться. Многие из тех, кто мелькает в картине, живы и даже не очень стары, и нет сомнений, что восклицания «Все было не так!» мы услышим.

Но Ленинград в «Довлатове», и герои – главные и второстепенные — здесь только такие, какими их увидел и представлял себе Герман-младший. По возрасту он не застал тот период — начало 70-х, — о котором идет речь в фильме, но наверняка много слышал от родителей, от их друзей. И он рисует ту действительность без стремления быть максимально точным. Не зря в фильме так много снов — Довлатов то видит во сне Брежнева, которому жалуется на то, что его не печатают, а Брежнев в ответ предлагает написать в соавторстве книгу — «миллиард человек прочитают!». То он возвращается во сне в свою армейскую молодость, в которой охранял зеков на зоне, — и там, в его снах, такой же невыносимый тоскливый тупик, как и наяву.

Трейлер фильма «Довлатов»

Атмосфера несвободы, в которую попали свободные люди, — лучшее и главное, что получилось у Германа. Вообще атмосфера — всегда лучшее в картинах Германа-младшего. Но если в других его фильмах она существует как один из кусочков паззла, то в «Довлатове» ощущение сгустившейся черноты и самых худших предчувствий живет само по себе, наравне с героями и событиями. Как бы ни ностальгировали сейчас по «стабильным» советским временам поклонники советской власти, эта эпоха была гробовщиком здравого смысла и свободы.

Довлатов в очень качественном исполнении сербского актера Милана Марича — один из немногих в этом мороке, кто пытается сохранить себя, не поддавшись соблазнам компромисса. В этом мире фарисейства, наполненном бездарной ложью, островки достоинства обречены на затопление девятым валом душевного мусора. Этот мусор многолик – он может принимать скучное обличье главного редактора заводской многотиражки, требующего от Довлатова «позитивных статей», ушлого врача-уролога — вершителя литературных судеб благодаря такой нужной пожилым начальникам специальности. Или редакторши журнала, которая недоумевает, почему это Довлатов не пишет «светлое». Все вместе эти персонажи составляют совершенно босховскую толпу, скопившуюся вокруг главного героя и отравляющую ее своим зловонным дыханием.

Все действие фильма укладывается в несколько предпраздничных дней в начале ноября, когда необходимость жить строем достигает совсем немыслимой концентрации, и на фоне всеобщего революционного ликования еще печальнее и отрешеннее выглядят те, кто вне строя. Эти люди дымят под стихи Бродского в питерских коммуналках, а сам Бродский кажется нежным одиноким цветком, не желающим смириться со своим скорым изгнанием. Скоро он станет вынужденным эмигрантом и лауреатом Нобелевской премии, а пока он – рыжий молодой гений под присмотром КГБ.

В уютных жутковатых интерьерах советского периода разыгрывается трагедия огромной страны, похоронившей под руинами ленинско-сталинских игрищ собственную мысль, красоту и величие. Одна из самых удачных сцен фильма: главный герой выходит во двор журнала, отвергнувшего в очередной раз его рукопись, и видит, как рукописи таких же литературных изгоев собирают в стопки и раздают школьникам на макулатуру. По дворовому асфальту разбросаны страницы с не увидевшими свет произведениями довлатовских друзей и его самого. Как по кладбищу, ходит Довлатов по двору, выискивая знакомые строчки на выброшенных страницах и здороваясь со знакомыми именами. Трагическая и душераздирающая сцена.

Таким же трагическим символом эпохи становится друг Довлатова Давид — художник и фарцовщик, не нашедший своему таланту места в советском официозе. Очень яркая роль Данилы Козловского, который чуть ли не впервые появляется на экране в роли, достойной его таланта. Пока Козловского грамотно использовал только Лев Додин в театре, а кинорежиссеры наперебой пытались эксплуатировать его привлекательную внешность, «награждая» его малоинтересными ролями героических красавцев. За Козловского Герману отдельное спасибо.

На Берлинале фильм приняли очень доброжелательно, и это вдвойне ценно от того, что зарубежному зрителю имя Довлатова не слишком известно. А для российского зрителя эта картина вдруг оказалась необычайно актуальной, учитывая те тиски, в которые постепенно зажимается в России нормальное — не патриотическое, не официозное искусство.